Каникулы на том свете

  - Признаю, - затравленно соглашался Фредерик.

  - И вы насыпали их в пузырек из–под снотворного? Так?

  - Да, так. Я отсыпал немножко из большой упаковки. Леону было совсем чуть–чуть нужно, только уголок дверцы подклеить.

  - Вы знали, что таблетки высокотоксичны?

  - Я не собирался их есть!

  - Правильно, фон Мерциг. Не собирались. Вы сделали это с целью отравить фрау Элизу Бредов, тещу вашего брата.

  - Да не хотел я никого травить, - устало возражал Фредерик. - Леон задумал починить шкафчик в прихожей и попросил у меня клей.

  - Хорошо, допустим, фон Мерциг. Итак, вы насыпали таблетки в пузырек и вместо того, чтобы отдать его брату, поставили его… - тут следователь выдерживал драматическую паузу, во время которой испепелял ерзающего Фредерика презрительным взглядом, - на туалетный столик в спальне фрау Бредов. Так?

  - Понимаете, - оправдывался тот, - я искал Леона по всей квартире и зашел в комнату к его теще. В этот момент у меня в сумке зазвонил телефон, и чтобы его достать, пришлось вынуть пузырек с клеем, а потом… потом он там и остался. Пузырек, в смысле.

  - Кто вам звонил?

  - Не знаю, забыл. Сколько времени прошло… - Фредерик страдальчески морщился, украдкой смахивая со лба крупные градины пота. - Кажется, кто–то ошибся номером.

  Следователи - те еще чудаки. Они почему–то уверены, что человек должен помнить каждый свой день по минутам: во сколько встал, чем и как долго завтракал, обедал и ужинал, с какого часа по какой был на работе, когда вернулся домой, с кем встречался или говорил по телефону - сколько бы времени с часа Х ни прошло. Обычно люди не запоминают подобные глупости. Но стоит честно ответить на вопрос: «Не знаю, забыл» - и считай, что твоя песенка спета. Конечно, дело тут было не только в забывчивости фон Мерцига. Что–то в его истории отчаянно не склеивалось - расползалось по швам. Только полный болван поверил бы, что можно случайно положить яд в пузырек от лекарства, которое обычно принимала старая дама, и так же случайно забыть его в спальне на туалетном столике. Хоть ты сотню басен сочини про ремонт гардероба.

  Когда приговор огласили, Фредерик расплакался прямо в зале суда. Он никак не мог себе представить, что из–за какой–то чокнутой старухи - которой лет десять как пора на тот свет - его, жизнелюбивого и крепкого, навсегда вычеркнут из мира живых. Затем потянулась липкая и мучительная волокита - безвкусная, как многократно пережеванная резинка. Адвокат Фредерика подал прошение о помиловании. Его отклонили. Подал еще раз - с тем же результатом. Третья попытка по закону считалась последней, и на ее успех уже никто не надеялся.

  Фредерик осунулся и погрустнел. Целыми днями он валялся на койке и, если не смотрел телевизор и не упражнялся в толковании тюремного фольклора, то сонно листал подаренную начальником тюрьмы «Тибетскую книгу мертвых». Очарованный ее мрачной поэтикой, он тем не менее прекрасно понимал, что книга эта имеет такое же отношение к смерти, как костры инквизиции к раннему христианству. То есть никакого. Она о чем–то совсем другом - гораздо более глубоком и страшном, чем простой уход из жизни.

  Ровно через три месяца со дня ареста в камеру Фредерика гуськом вошли начальник тюрьмы, адвокат и похожий на ученика ешивы очкарик с пухлой тетрадкой в руках.

  - Господин фон Мерциг, - церемонно обратился к Фредерику начальник, - ваше прошение третий раз отклонено. Сегодня ночью, с наступлением темноты, приговор будет приведен в исполнение.

  Адвокат прокашлялся в кулак, а очкарик присел на край постели и, раскрыв на коленях тетрадь, принялся быстро что–то записывать. Начальник тюрьмы кивнул в его сторону:

  - Это господин Жан де Клод, наш практикант. Он проводит вас… ну, сами понимаете куда, не хочу говорить банальностей. Так что, если есть вопросы - то все к нему.

  С этими словами он вышел из камеры, адвокат - за ним следом, а Фредерик и практикант с французской фамилией остались вдвоем.

  - Может, выключить телевизор? - мягко предложил де Клод, поднимая нос от конспекта. - Или, если вам надо побыть одному…

  - Я тут целую вечность сижу один, - горько сказал Фредерик. - Поговорите со мной, пожалуйста. Хотя бы сегодня. Все равно о чем, мне бы только слышать человеческий голос.

  Жан де Клод ободряюще улыбнулся и, сняв очки, заложил ими тетрадку. Его голые зрачки блеснули мутно и растерянно. «Почему–то чем хуже зрение, тем добрее человек, - подумал Фредерик, ошибочно приняв его смущение за сочувствие. - Должно быть, оттого, что меньше мерзостей видит. Если это так, то очки - зло».

  - Почему казнят ночью? - спросил он вслух.

  - Ну, наверное, это такой пережиток прошлого, - с готовностью откликнулся практикант, - можно сказать, нравственный атавизм. Спровадить кого–то на тот свет раньше считалось деянием постыдным, а постыдные деяния не совершаются средь бела дня.

  - Еще как совершаются! - возразил Фредерик. - Наивный вы…. - и поинтересовался. - А каков он, тот свет?

  - Вы знаете, я там никогда не бывал. Но говорят… я имею в виду те, кто туда заглянул и вернулся… что он напоминает… ну, что–то вроде этой «маленькой фермы».