Каникулы в Бракьенском поместье (СИ)

   Наверно, от одиночества и безысходности можно сойти с ума. Но чтобы потерять рассудок, надо его иметь. Меня занимал и даже развлекал пейзаж за окном, игра теней и блики лунного света в комнате. Я вспоминала песни, которым меня учила няня, и тихонько пела. И только думая о матери, подолгу плакала, ощущая на лице и руках настоящую влагу и настоящее, не призрачное тепло слез.

   Я считала ночи: тридцать две, тридцать три... На семьдесят третью ночь окно оказалось открытым - ветви деревьев покрылись молодой листвой, началась весна.

   Конечно, я тут же попыталась выскользнуть в открытое окно. Безуспешно! Слабость наваливалась, едва я ступала на подоконник. Все, что мне оставалось - подставлять руки и лицо ветру. Какое счастье - ощущать дыхание ветра, если кроме этого не чувствуешь ничего...

   Помню ночь, когда залитый лунным светом сад вдруг вспыхнул белыми цветами. Яблони! До рассвета я простояла у окна, а уснув, впервые видела сон. Во сне сладко пахли яблоки и матушка наливала сидр в большие стеклянные бутыли.

   Летом я почти притерпелась к своему существованию. Каждая ночь была ветреной, зрели яблоки, малиновка пела за окном. Если бы только было с кем поговорить! Но служанка по-прежнему всякий раз уходила, не оглядываясь. Единственными моими собеседниками оставались залетающие в окно мошкара и стрекозы, да еще мохнатые ночные бабочки - они кружились у фонаря и не пугались, когда я касалась пальцами серых крыльев.

   Созрели яблоки. В одну из ночей я увидела оставленную под окном тележку - на таких возят фрукты. Дважды среди ночи в сад выходил худощавый старик в помятом плаще. Прохаживался под деревьями, выкуривал трубочку, потом медленно возвращался к дому.

   Пришла осень. Окно закрыли, лишив меня единственно доступного мне ощущения. Оставалось считать дождевые капли на стекле и слушать, как воет ветер в камине. В ненастные ночи дом вздыхал и жаловался, но его скрип и стоны успокаивали меня - так хорошо горевать вместе...

   Частые дожди сменялись снегом; я перестала считать ночи, доверившись жизни, как доверяются тряскому экипажу, который довезет же куда-нибудь...

   Под Рождество - а когда оно, это Рождество? - наступит мой день рождения. Тогда от начала моего заключения исполнится ровно год.

***

   Еще на грани пробуждения я почувствовала, что нынешняя ночь не похожа на предыдущие. В комнате стало светлее и будто бы даже просторней. Ярко пылает огонь в камине. Полог кровати раздвинут, шелковые покрывала поблескивают в свете фонаря. Возле кровати - стул, на стуле - таз для умывания и кувшин с водой. Подхожу ближе, трогаю пальцем воду (вода не шелохнулась). Только хочу забраться на кровать, как откуда-то совсем близко доносятся голоса. Замираю у кровати, словно меня уличили в чем-то недозволенном. Оглядываюсь... голоса слышны из зала напротив. Освещенный двумя канделябрами зал выглядит празднично и уютно. В креслах у камина в расслабленных позах, с бокалами в руках, сидят двое мужчин. Молодых, насколько я могу судить. Один - худощавый брюнет в черном фраке, с аккуратными бакенбардами и тонкими, словно заостренными чертами лица. Другой - круглолицый, крупный. Одет в коричневый замшевый жилет и панталоны, рыжеватые кудри растрепаны.

   Брюнет мрачно глядит на свой бокал, его приятель - с улыбкой - на него. Я отступаю в тень, но, как загипнотизированная, не могу отвести взгляд от нежданных гостей.

   Рыжеволосый выплескивает остатки вина из бокала в камин.

   - Скажи, Жежен... - Я вздрагиваю от звука человеческого голоса. После стольких месяцев тишины это все равно, что слушать церковный колокол. А между тем, голос приятный - мужественный и мелодичный. На секунду запнувшись, молодой человек продолжает. - Ты ведь не просто так пригласил меня сюда, верно?

   Тот, кого назвали Жеженом, со звоном ставит бокал на каминную полку.

   - Что ты хочешь сказать? - Голос у него не такой музыкальный, как у приятеля. Откуда-то из глубин памяти всплыло: "матовый голос".

   Рыжеволосый пожимает плечами.

   - За одиннадцать месяцев ты ни разу не наведался в свое поместье. Перед поездкой был мрачнее тучи, а в пути просил меня петь французские и сицилийские песни. Так бывает, когда ты хочешь отвлечься от грустных мыслей.

   Жежен смотрит на него тяжелым взглядом.

   - В этом семестре все валится из рук... Не всем композиция дается так легко, как тебе!

   ("Семестр"! Значит, они студенты...)

   Рыжеволосый возмущенно перебивает:

   - Ты наговариваешь на себя: я собственными ушами слышал, как старик назвал тебя лучшим учеником на курсе!

   Жежен отвечает медленно, выделяя каждое слово:

   - Значит - я - устал. И довольно об этом!

   Рыжеволосый, наклонившись вперед, кладет руку ему на плечо.

   - Еще только одно. Если что-то случилось и я могу помочь тебе...