Каникулы в Чернолесье

И вот обе стрелки на стенных часах в гостиной у Германа встали вертикально вверх. Луна (уже не полная, ущербная) заглядывала в его окно, словно приглашала выйти. Но Герман не спешил.

Он рассматривал карту в своем планшете. Арена военных действий была перед ним как на ладони — трудно даже придумать сравнение точнее.

Все началось с того, что свинцовая туча, пришедшая со стороны леса, опустилась и сгустилась вдоль изгороди усадьбы лесника. Два или три тонких языка отвратительной жидкой тьмы попытались было протечь под забор, но на мачтах сверкнули электрические разряды, и щупальца отдернулись и убрались прочь за периметр. Тогда тьма потекла в обход; густой удушливый туман обложил усадьбу со всех сторон и как бы замер, ожидая дальнейших распоряжений.

Герман знал, что будет дальше.

Взглянув еще раз на экран планшета, он со вздохом отложил его и поднялся. «Моторола» шуршала на столе. Но и рация была ему уже не нужна. Он взял только фонарь.

Ворон тихо каркнул из угла, будто прощался. Герман показал ему кулак. В дверях он задержался и подхватил винтовку, стоявшую наготове. Ворон встопорщил перья и щелкнул клювом: он одобрял.

Впрочем, когда Герман вышел за дверь, Карл немедленно перелетел на стол и, склонив голову, стал смотреть одним глазом на брошенный планшет. Что уж он на нем различал — было неясно, но вид у мудрой птицы был при этом очень серьезный.

Лесник Герман не тратил больше времени. Он знал наверняка, куда он пойдет и кого встретит. По песочной дорожке он приблизился к задним воротам усадьбы. Замок лязгнул, и ворота отворились. За ними сплошной стеной висел темный туман высотой в половину человеческого роста. За туманом виднелись сосны, и кривая луна занимала свое место на небе. Где-то далеко, в лесу, мирно посвистывали ночные птицы. Лес оставался прежним, но лесник знал, что тишина обманчива.

По траве мимо его сапог зазмеилось было несколько отростков тумана, направляясь к воротам, но Герман направил на них луч фонаря, и те мигом втянулись обратно в свое темное озеро.

Герман ждал. Когда шагах в двадцати перед ним выросла длинная фигура Гройля в его уродливой фуражке, он даже не шевельнулся.

Флориан Штарк (или как его там) заговорил первым:

— В прошлый раз мы не завершили нашу беседу, — сказал он. — Тогда последнее слово осталось за тобой, Герман. Сегодня моя очередь говорить. Но я постараюсь быть кратким.

Его скрипучий голос далеко разносился по поверхности тумана. Так иногда бывает, если сидишь в лодке посреди тихого озера: тебя слышно даже на берегу.

— И что же ты скажешь? — спросил Герман.

— Я убью тебя. По-русски это забавно звучит. Как признание в любви от человека, которому вырвали язык. А когда я тебя убью, я доберусь и до твоих мальчишек. Сверну шею твоему несносному черному попугаю. Сожгу твою крепость. С лесниками будет покончено, а мы, сверхлюди, будем править миром. Пожалуй, это все.

— Масштаб впечатляет, — сказал Герман. — Чувствуешь себя частью истории.

— Довольно беспокойной частью, — признал Гройль. — Да… мне будет тебя недоставать. Но это еще не повод оставлять тебя в живых. Ты же понимаешь: ничего личного.

— Твое логово далеко, — напомнил Герман. — Сейчас ты на моей территории. Здесь мои правила.

— Отчего же. Для настоящего философа не существует «здесь» и «там». Где бы я ни был, я всегда «здесь». Поэтому правила я устанавливаю сам. Именно здесь и сейчас.

— Посмотрим, — сказал Герман.

— Ну, смотри…

В следующее мгновение привычный мир переменился. Слово «мгновение» здесь подходит лучше всех: только что Герман видел пусть и омерзительного, но человека; но стоило ему только моргнуть, как перед ним возник ужасающе огромный и не менее безобразный волк. Угольно-черный, с облезлой шкурой, которая выдавала возраст, с остроухой головой и с необычно длинными когтистыми лапами — точь-в-точь такой, каким рисуют вервольфа на картинках в старых книгах. Его глаза горели в полумраке красным огнем.

Но Герман остался человеком.

— Обожаю убивать безоружных, — беззвучно сказал Гройль. — О, этот чистый и незамутненный ужас смерти… эти мольбы о пощаде… для настоящего ценителя это звучит как музыка.

Герман скинул с плеча винтовку.

— А этот звук ты любишь? — спросил он.

— Да ну, — поморщился Гройль. — Что там у тебя? Серебряные пули? Какая чепуха. Мы не в Голливуде, Гера. Мы в Чернолесье.

— Какие там серебряные пули. Обычный вохровский карабин. Как в Сибири, помнишь?

Странно: его слова слегка отрезвили Гройля. Совсем чуть-чуть.

— Время лечит все раны, — пробормотал он. — Правда, это не касается того паршивца, который стрелял в меня в Устьвымлаге. Я выгрыз ему печень.

— Уймись, Гройль, — просто сказал Герман. — Мера зла переполнилась. Ты же не хочешь, чтобы все полетело к черту?

— Идиот, — протянул Гройль. — Идиот — это еще один роман Достоевского.

Он шагнул вперед. Приблизил морду к лицу Германа (тот не тронулся с места). С его клыков капала слюна.

— Идиот, — повторил он. — Ты еще не понял? Именно этого я и хочу.

— Отглотнешь, — сказал Герман.