Каникулы в Чернолесье

— Эй, вы двое, кончайте шептаться, — велел дед. Кое-что он, кажется, понимал. — Два слабака — пара. Лучше принеси своему другу воды. Прямо сейчас. Иначе он вообще не встанет…

Дома, рассмотрев несчастного Вика вблизи, дед остался недоволен.

— Давление на нуле, да еще и бледный, как смерть, — оценил он, сняв с его руки тонометр. — Тебя кто так замучил?

Вик не ответил.

— Не прогоняйте меня, — попросил он вместо этого. — Они меня убьют.

— В таком виде — стопроцентно убьют. Ты же на ногах не стоишь, что на двух, что на четырех. Глупые щенки, — вдруг осерчал дед. — Что вот вы все лезете к Гройлю в логово? Вам что там, медом намазано?

Даже непонятно, к кому сейчас обращался Герман. Мы с Виком его не слушали. Мы смотрели друг на друга, и мысли в наших головах текли невеселые. Беззвучно мы обменивались этими мыслями, но сейчас я, пожалуй, не стану рассказывать, о чем они были.

— Жр-рать, — гаркнул вдруг ворон со своего холодильника.

Герман хлопнул руками по коленям.

— Вот только об этом и мечтал, — сказал он. — Специально кастрюлю борща наварил. Может, приютим еще парочку объедал с большой дороги? — Вик поднял на него тоскливые глаза, но он рассмеялся. — Да шучу я. Конечно, первое дело поесть. Второе дело — баня. Сауны не обещаю, уж извини. Все будет по-сибирски, а значит — жестко…

Никакого борща у Германа не нашлось. Но даже после куска ветчины из вакуумной упаковки Вик заметно приободрился. Потом мы загнали его в баню. Когда дед хлестал его веником, от него только искры летели. Он прятал нос в ладони, но держался.

После этих мучений мы сидели в предбаннике, а Герман прихлебывал любимое речецкое пиво.

Щеки Вика слегка порозовели. Сил у него прибавилось.

— А теперь скажи мне, кто напал на доктора, — обратился к нему дед.

Вик поглядел на него из-под мокрой челки, которая сейчас казалась темной, и его серые глаза как будто сделались еще светлее.

— Они, — сказал он. — Я там не был. Клянусь.

— Тогда откуда знаешь?

— Феликс сказал мне: хочешь быть доктором? Опасная профессия. После вчерашнего особенно. Это он так сказал.

— Разве ты хочешь быть доктором?

Вик смутился. Я потрогал свою шею. Зажившие шрамы почему-то сильно чесались.

— Хорошо, — сказал Герман. — А кстати, кем ты хочешь быть? Может, лесником? Мне было бы приятно.

Вик долго не отвечал. Его лицо пошло красными пятнами.

— Мне нельзя быть никем, — признался он вдруг. — Запрещено.

Я удивился:

— Это еще почему?

— Я должен только… наблюдать, — сказал он. — Я не должен вмешиваться. Вам не надо знать.

Возможно, это подействовала баня, но у него, кажется, развязался язык. Я даже развеселился немножко — хотя, наверно, по той же причине.

— Так ты, наверно, шведский шпион? — спросил я, посмеиваясь. — Или какой-нибудь… гренландский?

— Нет. Нет. Я не знаю. Там, где я жил… там не было Швеции. И Гренландии. Но я плохо помню.

— А что же там было? — спросил я упрямо. Редко бывало, чтобы Вик произносил сразу столько слов за одну минуту. Этим нужно было воспользоваться.

— Там было… там было светло. Всегда светло, даже ночью. Там был мой дом. Альвхейм. Так называлось это место. Я помню.

— Не знаю такого города, — сказал я разочарованно. — Это не у нас. Где-нибудь в Норвегии? Там у них, говорят, полярный день по полгода тянется…

Все это время Герман смотрел на нас и ничего не говорил. Нет: он смотрел только на Вика. Печально и задумчиво. Такого я за ним раньше не замечал. Когда я вел себя плохо, он смотрел на меня с грустью — но не так. Когда (почти всегда) я вел себя глупо, он тоже бывал задумчив — но не так.

— Вик, — сказал он. — Это твое детское имя. Как тебя звали по-настоящему?

Вик запустил пятерню в свои мокрые волосы. Будто и на самом деле пытался вспомнить.

— Сигурд, — ответил он тихо. — На вашем языке — Зигфрид. Отец говорил мне: «Вперед, мой Зигфрид!» А мама звала — Вик.

— Ты это помнишь? — спросил Герман мягко.

Вик ничего не ответил. Только опустил голову. Тогда Герман поднялся со своей лавки и шагнул к нему. Я сперва немного испугался, а потом удивился: своей тяжелой ладонью он осторожно погладил Вика по мокрому затылку.

— Бедный мальчик, — сказал Герман. — Береги своего друга, Сережка.

И, не сказав больше ни слова, сел на место. Просто сидел и пил свое пиво. Зато Вик то краснел, то бледнел. Ерзал на скамейке. Потом и вовсе попросился на выход.

Я последовал за ним.

— Ты чего сбежал, — сказал я ему.

Он стоял на крыльце, как будто просто хотел подышать свежим воздухом. Над нами светило солнце, легкая дымка висела над лесом, и все казалось таким мирным, что в это даже не верилось.

— Твой дед, — начал Вик. — Он сказал мне… он сказал мне, что знает, кто я. И откуда я пришел, тоже знает. Но не расскажет никому.

— Не темни, темнейджер, — сказал я. — Ну кто ты такой, черт тебя дери? И откуда? Мне-то можешь рассказать?

— Не могу. Мне будет очень плохо, если ты узнаешь. И тебе тоже.

— Это еще почему? Ты преступник, что ли? Гренландский террорист? Нелегальный мигрант?

Вик помотал головой.

— А кто? Не скажешь — я с тобой больше не разговариваю.

— Мы можем не разговаривать, — напомнил Вик. — Я могу читать, что ты думаешь.