Она точно не согласится.
Даже не поверит. Энн не актриса.
— У нас сейчас проходят пробы для съемок короткометражного музыкального видео. Вы не хотели бы принять участие в кастинге?
Ага, скажи еще, что это клип Ларри Таннера.
Через секунду лицо друга нахмурилось.
Ну вот, что я говорил. Судя по всему, она отказалась, сославшись на свою непрофессиональность.
— Я знаю. Но я случайно увидел ваши фотографии в журнале, и мы с режиссером пришли к мнению, что вы идеально подходите на эту роль! Но дело в том, что кастинг уже на этой неделе, поэтому Ваш ответ нам нужен незамедлительно.
Так он, выходит, и впрямь показал Мэтту фотку Энн? Офигеть.
— О, это небольшая лав-стори, режиссер Вам всё объяснит.
Да уж, с жанром импровизация у этого парня всё в порядке.
— Нет. Никаких постельных сцен.
Что? Я едва сдержал смешок. Энн себе не изменяет.
Она что, правда может согласиться на это? Но ведь смахивает больше на телефонное мошенничество.
Я затаил дыхание, прислушиваясь к каждому слову. А если и впрямь приедет? Хочу ли я этого? Ведь смирился уже, что мы никогда не увидимся.
Блин, Найл, я откручу тебе башку после этого, понял?
— Вам хорошо заплатят, поверьте. Перелет и проживание тоже за наш счет. Съемки пройдут в Нью-Йорке, в одной из лучших мировых студий. Я пришлю Вам подробное описание локаций и места съемок, а также контакты нашей компании и контракт, чтобы вы могли с ним ознакомиться. Вы скажете мне вашу почту?
Пару секунд тишины, и вот:
— Поверьте, Вы не пожалеете о своем решении.
Всё-таки согласилась.
Уму непостижимо!
Нужно будет объяснить ей, что верить всяким проходимцам бывает опасно.
Представляю, в каком шоке она будет, когда узнает.
И сколько он будет хранить интригу? Пока мы лоб в лоб на площадке не столкнемся?
— Ты сдурел? — первое, что я спросил, когда Найл завершил разговор.
Он даже голос не менял. Как Энн могла его не узнать?
— Что-то я не вижу радости. Для тебя, дурака, стараюсь.
— С чего ты взял, что мне это нужно?
— Потому что ты уже год пишешь об одном и том же. Ларри, я ж тебя знаю сто лет. И твои песни слышу одним из первых, еще в скромной акустической версии в студии. Ты думаешь, я идиот?
— Да мало ли, — хмыкнул я. Не очень убедительно, признаю.
— Вот хоть раз признайся, что ты этого хочешь.
— Чего?
— Снова увидеть ее.
Я хмыкнул и покачал головой, мол, ты идиот, ничего признавать я не буду.
И это он еще не знает, что мы виделись в мой день рождения. И я снова ее отпустил. Может, если бы не тот день, грустные песни давно бы закончились.
С Найлом мы провели еще немного времени, не касаясь больше темы съемок, но я еще не раз за эти несколько дней вспоминал об этом звонке и гадал: согласится или нет? Я даже не знал толком, где она сейчас: в Москве или, может быть, в Лондоне. Возможно, Найл знал, но я больше не спрашивал его об этом. А он ничего не говорил. Хотя любопытство съедало меня изнутри, и я боролся с самим собой, разрываясь между тем Ларри, который всё ещё рвался обратно в прошлое, и тем, который вполне отдавал себе отчет, что, сколько не заклеивай битую чашку, прежней она не станет.
Мы записали новую песню в студии, я закончил гастроли и до Рождества у меня было два выходных дня, после чего — съемки клипа, несколько праздничных эфиров и перелет в Нью-Йорк. Это Рождество я планировал провести с семьёй, но еще не был точно уверен, получится ли это.
Песня, которую мы записали, была не новой. Когда мы расстались с Энн, и после той встречи на мой день рождения я сочинил около семидесяти, и теперь мог не париться ближайшие года два, но не тут-то было. Тексты сами приходили в голову, и, хотя я старался внести в них разнообразие, таких ярких и мотивирующих, наполненных брызгами розового шампанского как «Верь» уже не получалось. За три года с тех пор, как я написал эту песню, до нынешнего момента в моей жизни многое произошло и поменялось. Я не умел врать. Мои тексты песен были похожи на дневники — где-то явно, где-то завуалировано, но всегда абсолютно точно они передавали состояние моей души.
За день до съемки я всё же не выдержал. Написал Найлу.