– Как ты? – наконец спросил он вместо того, чтобы рассказать о своём самочувствии. – Мне сказали, что тебе стало плохо.
– Уже всё нормально. Мне сделали капельницу, здесь очень хорошие доктора.
Произнесла, лишь бы что-то сказать, а сама не сводила глаз с Ларри. И все думала в панике: «Господи! Как же он выступать теперь будет? Ведь это когда пройдёт? А если следы от побоев останутся? Сможет ли он выступать так, как прежде? Ведь для него это – смысл жизни».
Ларри истолковал моё молчание и взгляд по-своему, лишь отчасти верно:
– Ужасно выгляжу, да?
– Да нет, – поспешила ответить я. Но тут же одёрнула себя: зачем врать? – Просто не так, как обычно.
Он хмыкнул, и тут же свободной от гипса рукой схватился за челюсть и невнятно пробормотал:
– Больно смеяться.
Еле разобрала.
Потом сделал глубокий вдох и уже спокойно сказал:
– Ты прирождённый дипломат, милая.
Теперь смеяться захотелось мне.
Я почувствовала себя смелее. Видимо, всё не так плохо, раз Ларри всё ещё может шутить.
Села рядом с ним на стул и взяла за руку – так спокойнее. Наверное, сейчас я должна быть благодарна судьбе: спасибо, что не убили. И с головой всё в порядке. И ходить вроде будет. Осталось прояснить вопрос с пением.
– А мне сказали, у тебя ушиб мозга, – заметила с иронией. – Но, видимо, не в той части, которая отвечает за английский юмор.
– Вот это обидно. Ты только что оскорбила мой национальный юмор.
Это к тому, что ходит по миру такой стереотип, будто у англичан своеобразное чувство юмора и понимать его очень трудно. То, что смешно для жителей Великобритании, для других совершенно непонятно. И я сама с этим сталкивалась, когда проводила время в компании друзей Ларри. Сперва сидела с непробиваемым лицом и наверняка за глаза получила какую-то кличку вроде «железной русской леди». Потом научилась смеяться там, где надо, так и не понимая, в чём соль прозвучавшей шутки. А сейчас уже даже порой вникаю. Англичане особенно любят играть словами, используя похожие по звучанию, но разные по смыслу слова.
– И в мыслях не было. Ты знаешь, для меня Великобритания – вторая родина.
– Пора получать гражданство.
– А смысл? В последнее время я бываю там так же часто, как и в России – всего пару раз в год.
– Я тут подумал, нам нужно всё-таки дать ребенку гражданство Америки. Смотри, как здорово будет: мама – русская, отец – англичанин, а ребёнок – американец.
– Какая прелесть, – без тени улыбки ответила я. – Кто-то недавно утверждал, что у Эмили должно быть британское гражданство.
– Какие мы молодцы, слушай! Сидим в больнице: один избитый до полусмерти, другая – только что из-под капельницы, и обсуждаем, какое гражданство должно быть у ребёнка. Самое время.
– А я давно говорила, что мы ненормальные. Оба. Поэтому и притянулись.
Выдержав секундную паузу, всё-таки спросила:
– А теперь скажи мне, ты знаешь, кто это сделал?
Он задумался и почти нахмурился, но потом опять ойкнул от боли и расслабил мышцы лица.
– Представляю, какой я урод сейчас. У тебя нет зеркала? Майк распорядился, чтобы тут усилили охрану и ни один фотограф не проник.
– Я никого не видела, – честно призналась я. – Ни одного охранника.
– Может, они воспользовались современными технологиями – ну, там, знаешь, плащи-невидимки. И на самом деле они здесь кругом. Вон, видишь, занавеска пошевелилась? Это один из них выглянул во двор, чтобы убедиться, что нет фанатов и журналистов.
Я даже оглянулась, поверив на миг. А потом укоризненно вздохнула.
– Ларри! Ты ответишь на мой вопрос?
– А что ты спрашивала?
– Кто это сделал?
– Я не знаю.
– То есть кто-то просто подошёл к тебе на улице и начал избивать ни за что?
– Понимаешь, Энн, если бы в мире всё было складно и понятно, ни у кого не было бы никаких вопросов, и незачем было бы держать столько человек в следственных органах. Явных врагов у меня не было. Но через две недели премия, где я заявлен в семи номинациях из десяти. И меня слишком много везде – съёмки, концерты, синглы, даже в кино просочился. Мало кому это нравится. Может, я занял чьё-то место.
– Да чьё ты мог занять место? Ты просто много работаешь, на износ, пока другие мечтают о славе и лёгких деньгах! – возмутилась я.
– Спасибо, что не убили совсем. Могли бы заказать киллера, и дело с концом, – хмыкнул Ларри.
– Ларри! – я ужаснулась. – Такие истории уже бывали?
– Не помню. Но всегда кто-то может стать первым.
– Замолчи! Твой чёрный юмор доведёт меня до преждевременных родов.
– Эй, поаккуратней здесь с этим. Я одной рукой вряд ли чем-то смогу помочь.
– А собирался присутствовать на родах.
– Так я же в качестве зрителя.
– Да уж, отличное кино. И сколько их было?
– Трое.
– Здоровые амбалы?
– Нет. Обычные парни вроде меня. Слушай, когда ты задаешь такие вопросы, мне даже стыдно, что я не смог им противостоять.
– Но их было трое!
– Ага, а ещё эффект неожиданности.
– Расскажи. Где это случилось? И как?
– Тебе в подробностях? Любишь страшные истории? – он опять схватился за лицо, видимо, силясь не рассмеяться.
– Хватит уже! Вообще не смешно. Рассказывай.