Каникулы в Лондоне

Подонки! Они используют всё, даже чувства, в своих меркантильных целях.

— Выключите камеру, — жестко произнес Ларри прежде, чем это сделала я.

Никакой реакции не последовало.

— Выключите камеру, — с нажимом повторил Ларри и сделал шаг вперед.

— Ларри, Ларри, успокойся, — взмахнул рукой Пол, давая указания оператору приостановить съемку. — Соберитесь, ребята. Я понимаю ваши эмоции. Но нужно еще сказать пару слов для поклонников. Призвать их к содействию Центру.

Ларри взглянул на меня, уже второй раз за неделю предстающую перед ним в таком непотребном виде. Сдаю позиции. И ничего не могу с этим сделать.

— Я сам всё скажу. Оставьте Энн в покое, — произнес он и отправился в соседнюю комнату, увлекая за собой и всю съемочную группу.

Доктор Элизабет сочувственно приобняла меня за плечи. Я заплакала горше. Стоит ли говорить о том, что я думала в этот миг о несправедливости мира, о том, что кто-то проживает счастливые дни, хранит в памяти воспоминания о безмятежном детстве, и даже не задумывается, как ему повезло. А кто-то вынужден с малых лет вырывать у судьбы каждый свой шаг и вздох, бороться за каждый новый час и не иметь права на мечты о счастливом будущем, потому что неизвестно еще, наступит ли это будущее. Наступит ли завтра.

Я вышла из здания реабилитационного центра в совершенно разбитом состоянии. Хорошо, что никаких планов на сегодняшний день больше не было. Я просто не знала, как взять себя в руки.

Вдыхая прохладный осенний лондонский воздух, я думала о том, что уже никогда не смогу жить, как прежде. Одно дело, знать, что где-то у кого-то есть неизлечимая болезнь, и совсем другое дело — увидеть этих людей — детей — пообщаться с ними, взглянуть в их глаза и понять, что ты — неблагодарная сволочь, которая, вместо того, чтобы ценить каждый миг своей жизни требует больше и больше, ещё… Ведь самое большое благо, которое у нас есть, это жизнь и здоровье! Всего остального мы можем добиться сами, и никто не обязан преподносить нам это на блюдечке с голубой каемочкой.

Я сделала глубокий вдох и подняла глаза к небу. Столько вопросов, на которые никто не может дать нам ответ…

Я не слышала, как за спиной отворилась дверь. Только заметила краем глаза, как рядом остановился Ларри и тоже поднял голову вверх. Его удлиненные волосы взметнулись от порыва ветра. Я поежилась.

— Пойдем в машину, — сказал наконец он.

Я безоговорочно подчинилась. Сейчас это был единственный возможный вариант для меня что-то делать — по чьей-то указке.

— Ларри, не забудь, что вечером у тебя концерт. Без опозданий, — выкрикнул в спину Пол.

Ларри молча открыл передо мной заднюю дверь, затем сел сам и назвал водителю какой-то адрес.

В душе шевельнулась мысль: «Надо спросить, куда мы едем», но я просто не нашла в себе сил на это.

Может, мы едем к нему домой? Но зачем?

Плевать.

Я смотрела в окно автомобиля с тем чувством, с которым, наверное, приговоренный идет на эшафот.

Счет на месяцы, может, на дни…

Ей ведь только шесть лет.

Почему?!

Через пятнадцать минут автомобиль затормозил в центре Лондона, и Ларри коротко сообщил водителю, что ждать не нужно.

Я вышла вслед за ним, узнавая то место, куда мы приехали. Еще до того, как мы дошли до него, я знала, куда ведет путь. К спуску у Темзы.

В городе уже смеркалось, и только яркое освещение в центре Лондона создавало иллюзию, что день продолжается. Но это не так. Всему бывает начало, а потом наступает конец…

Я оперлась на парапет и грустно уставилась на воду.

Роззи никогда не увидит Москву.

И вдруг меня осенило.

— Мне нужна твоя помощь, Ларри, — я обернулась к нему так резко, что в первые секунды он смотрел на меня с непониманием. Потом призывно кивнул, как будто спрашивал, чем может быть полезен.

— Роззи сказала, что их доктор Элизабет из России, и она много рассказывает ей о стране. Сегодня, когда я рассказывала малышке об этом, она слушала с таким интересом! И… я хочу, чтобы она успела увидеть Москву. Но я боюсь, что одной мне с этим не справиться.

Несколько секунд он смотрел на меня, осмысливая.

— Боюсь, что это будет не слишком просто.

— Но мы ведь можем попробовать.

Я смотрела на него в ожидании, пытаясь передать все свои чувства.

Пожалуйста! Услышь меня!

— У нее нет никого, кто мог бы помочь осуществить эту мечту. Ее родители погибли, когда Роззи было два года.

— О, Боже, — выдохнул он и устало потер руками лицо. — Другие родственники есть?

— Бабушка и дедушка.

— Нам потребуется их разрешение. С ней должен полететь кто-то из врачей.

Он сказал это и взглянул на меня. Я выдавила улыбку — настолько, насколько могла сейчас улыбнуться.

— А где ты работала в Москве? — озадаченно нахмурив лоб, спросил Ларри.

— Ты же, кажется, в курсе.

— Ну, я в курсе, что экскурсоводом, но где — не знаю. На Красной площади?

— Это всё, что ты знаешь о Москве? — засмеялась я, но прервалась. — На Останкинской башне.

Я прекрасно знала, что это такой отвлекающий маневр, но, стоит признаться, он удался, и я была благодарна Ларри за проявленную инициативу.