Каннибалы

– Спасибо, – просияла Вера. Подумала: «Находчивый, говнюк». Укололо, но только чуть-чуть. Когда Виктор рядом, она чувствовала себя неуязвимой.

Вошла Аня.

– Простите. Опоздала.

– Ты опоздала больше, чем думаешь. Мы уже все доели, – пошутил Борис. Аня хмуро глянула на отца. Не ответила. Отец осекся, сделал вид, что не заметил. Аня обошла стол. Шаг – синкопа – шаг – синкопа, – прислушалась Вера, на миг это привычно омрачило настроение. Нет, уверила она себя, слышно – только если знать. В специальных туфлях – не слышно, что Аня хромает. Не видно, что одна нога короче другой.

Проходя позади стула матери, Аня мимоходом тронула ее за шелковое плечо. Верино сердце заикнулось от нежности. Успела поймать, погладить ускользающую руку дочери. Аня села.

Теперь Вера чувствовала себя не просто сильной. Могучей, как самка горной гориллы – мощная черная скала. «Дети – за меня. Были, есть, будут. Всегда за меня».

Аня развернула салфетку. Тут же в дверях нарисовалась Турсун, и все четверо с удовольствием забыли обо всем – потянули носом пряный невидимый рукав. Турсун у них готовила, еще когда жили в Питере, вместе с ними переехала, вместе с ними жила и уже, можно сказать… – можно, можно, мужественно признала Вера – с ними начала стареть.

– Гус, – сказала Турсун со своим казахским акцентом. Поставила блюдо с гусем на стол.

10

Списки участников на завтрашние репетиции «Сапфиров» вывесили с вечера. Чтобы все, кому повезло, успели порадоваться. А кому нет – сделать вид, что летом лучше сидеть в Москве и долбать конвейером «Сильфиду» и «Жизель».

Майя внимательно изучила распечатанные на принтере бумажки. Что главная партия досталась Беловой, понятно, не сюрприз. Но ведь Майе и не нужна главная партия!

Даже сольная – не нужна, вот еще надрываться. Первая линия корды – самое то. Можно даже не в центре: центральные тоже надрываются. С краю достаточно. Первая линия корды, пусть с краю, но первая! – и хорошее отношение.

Вот ведь что обиднее всего. Отношение.

Народ бурлил возле списков. Подходил, расходился – с раной в душе или с ликующим чувством «выбрал!»

Эванса не называли гением. Это подразумевалось.

Но дело в другом.

Эванс не знал о труппе главного. Кто с кем разосрался, кто с кем спит, кто строптивый, а кто ведет себя умно. У кого кто папа, муж, любовник. У кого какая карьера. Кто есть кто согласно тарифной сетке. И даже не точно представлял, кому сколько лет. На кого можно плюнуть, а от кого – прилетит в ответ.

Эванс был непредвзят, как марсианин, который брякнулся на землю только вчера.

Это превращало списки из административной бумажки в божественную скрижаль.

Вот чего стоишь ты сам, ты сама.

И все это понимали.

Вот ведь что обиднее всего. Потому что она – не хуже других!

Это проверка, вдруг догадалась Майя. Конечно. Он просто проверяет. Хочешь – докажи. Хореографы не любят плакс. От танцовщиц они ждут того же, чего ждут от товарищей по группе альпинисты, лезущие на Эверест. Настойчивой силы, выносливости, смелости. «Характер я ему покажу», – ожила Майя; она простодушно считала сильным характером свою привычку всегда получать желаемое: туфли Manolo, платье Luis Vuitton или сумочку Chanel (что было естественно для девушки, летающей с мамой на шопинг в Париж на личном самолете).

Где репетируют «Сапфиры», Майя нашла по звуку. За дверью клацало и брякало, как будто там работал конвейер по выпуску эмалированных кастрюль: что-то едет, скрежещет, падает, звенит.

Прошмыгнув через дверь в клацающее-брякающее облако под удивленным взглядом Веры Марковны (та знала, что Майи в списке нет, но вякнуть не рискнула), Майя тихо прошла, села под палкой. Рояль был закрыт. Плеер стоял у ног концертмейстера. Та лишь нажимала кнопку. Судя по тому, что Эванс ее не поправлял, концертмейстер, привыкшая к мелодичной и понятной музыке классических балетов, неплохо ориентировалась и в этой какофонии. Только на лице у нее было написано нервное внимание – не потеряться бы в стуке и грохоте. Она, не отрываясь, следила за танцовщиками в центре зала. Все смотрели на них. Кордебалет сидел под палкой в позе бандерлогов. Майя облокотилась на палку локтями.

Эванс показывал дуэт на Беловой. Ее партнер Славик стоял поодаль совершенно неподвижный, только крупные капли пота медленно стекали ему в вырез купальника: он только что прошел выученный кусок.

Белова, затянутая в черный купальник и черное трико, слегка напоминала садовый шланг: длинный, тонкий и ровный по всей длине. Эванс в мешковатой футболке и отвисших на заднице и коленях штанах двигался с неожиданной быстротой, точностью, грацией. Перехватывал Белову за запястья, и тут же от нее ускользал, толкал ее ладонью в поясницу, так, что от Беловой летели брызги пота и сама она выбрасывалась вверх. Ловил на лету – и она обвивалась вокруг него руками и ногами, как удав, который ломает жертве ребра.