– Благодарю, у меня свое. Сейчас я вам покажу, – репетиция прошла хорошо, Эвансу хотелось разговаривать, разговаривать, разговаривать. – И даже угощу!
Он наклонился к своей сумке. Выкладывал из нее какие-то пластиковые коробочки. Открывал их, бормоча. Над его согнутой спиной все переглянулись: ну попали – а что делать – так надо. В пластиковых коробочках была какая-то полупрозрачная слизь. Все дружно и с легким отвращением подумали одно и то же.
– Это белковая смесь, – пояснил Эванс.
От этого их подозрения только окрепли. А тот все нахваливал:
– Полный набор витаминов и необходимых телу макроэлементов. Пожалуйста. Угощайтесь.
Даша взяла коробочку. Как подняла бы ногу, если бы Эванс сказал «подними ногу».
– Ой, у меня ж репетиция с девочками! – фальшиво спохватилась Вера Марковна. Сочно расцеловала Эванса, унеслась.
– Я понимаю возможный скептицизм, – все понял хореограф. – Но в любом возрасте не поздно начать вести здоровый образ жизни. Исключить кофе, табак, алкоголь. Следить за своим сахаром, сдавать анализы. Правильно питаться… Думаете, это смехотворно?
– Вы хотите жить долго? – поинтересовался Аким. Он не думал ничего, просто надеялся увести внимание Эванса в любые философские или мистические дебри, только бы от проклятых коробочек. Содрогнулся: Белова уже ела ложкой эту слизь.
Расчет удался, Эванс отставил коробочку, вынул телефон. Стал показывать фотографии. На всех них в разных комбинациях были одни и те же люди. Мужчина и девочка, мужчина и мальчик, мальчик и девочка, мужчина с лабрадором, лабрадор, оба ребенка и мужчина на лужайке, полная идиллия на лужайке.
– Мой муж, – пояснил Эванс. – Наши дети. Наша собака.
– А, – сказал Аким. Выражение его лица стало непередаваемым. Несмотря на бурные эротические приключения в прошлой жизни танцовщика, в вопросе однополых отношений Аким был консервативен, как викторианец.
– Хорошие, – кивнула Белова, невозмутимо наворачивая слизь.
– Я хочу жить долго – с ними, – ответил Эванс.
Белова села подшивать свежую пару туфель взамен разбитых, и тогда-то Майя к ней подкатила. Съехала спиной по стене, села рядом на пол.
– Даша, – начала с места в карьер она. – Я больше не знаю, кого спросить… Я, кстати, Майя.
Она старалась говорить, как пятнадцатилетняя школьница на первой дискотеке: всех повели танцевать, а она вот подпирает стену. Белова слушала, не перебивая. Майя пела:
– Он вас так любит. Эванс. Он вас послушает. Он же меня даже не посмотрел!
Глаза ее налились влагой. Белова молчала, даже не мигая. «Вот тупая», – подумала Майя. Выкатила слезу. Утерла тыльной стороной руки другую.
– Это так несправедливо…
Наконец Белову пробило.
– Ты зря так переживаешь, – сказала она.
– Да? – глаза Майи почти высохли. «Тушь бы не размазалась», – деловито подумала она, проведя пальцем под глазами.
– Да. Конечно, – заверила Белова.
– Вы так думаете? – в сердце Майи забилась надежда: «Офигеть! так просто»… Пусть, пусть замолвит словечко. Если за Майю попросит она, Эванс, скрипнет, скривит рожу, но не откажет. Не ей. Не сейчас, когда она для него amazing bitch. Майя, как все танцовщики, знала, что такое связь между хореографом и главной исполнительницей его заново рождающегося балета. Это не секс, это сильнее секса, сильнее любви, сильнее всего.
Белова кивнула уверенно:
– Да. Абсолютно.
Теперь Майя ей даже посочувствовала: «Она точно ку-ку». Ощутила собственное превосходство. Пусть Белова и прима, но ду-у-у-ура. Лохушка. Такую развести можно на что угодно – как нечего делать. А потом через нее… Открывались большие возможности. Майя изобразила овечий взгляд:
– Точно?
– Да-да, – подтвердила Белова. – Точно! – И пояснила: – У тебя же шага нет…
У Майи вытянулось лицо, но Белова и не заметила.
– И плие сухое. Колени вылетят сразу, зачем тебе это? – деловито рассуждала она. – И стопы в пятой не смыкаются. Ты зря на него обиделась. Не переживай. Все честно. Он прав. Не потянешь.
…Вытянулось – и окаменело. «Офигеть, – подумала Майя. – Ну и сука».
Лицо Беловой было спокойным, светлый взгляд не выражал ничего, кроме уверенности человека, разъяснившего трудный вопрос.
– Большое спасибо, – процедила Майя, отвалилась, разогнула ноги, встала. – Что вы мне все так подробно объяснили.
– Конечно, – кивнула Белова, все так же не мигая. – Пожалуйста.
И снова занялась туфлями.
Закончив шить, Даша обрезала нитку, смотала тесемки. Уложила туфли. Проверила еще раз, не потеряла ли чужой телефон, слепой и немой (не потеряла). Пошла в буфет. После репетиции хотелось есть. От белковой смеси Эванса толку оказалось мало.
Набрала тарелочек, мисочек, надела на бутылку с водой стакан, и лавируя подносом, принялась высматривать свободный столик. В этот час буфет был полон. Даша торчала, как каланча. Соображала, к кому можно подсесть, а к кому – не стоит. Все выглядели одинаково чужими. Она старалась найти хотя бы менее незнакомые лица.
Где-то под ее подносом говорили:
– Ну так и брось его! Чего ты?
– Подожду. Пусть мне сначала пальто зимнее купит. А потом брошу.
Даша посмотрела – девочки сразу умолкли. Потом одна все же спросила: