Каньон-а-Шарон

[1] Что это? Железо?

- Дас Бух, - сказал Векслер.

- Что? - спросила Лилечка.

- По-моему, он спрашивает, не кирпичи ли в чемодане.

- А ты что сказал?

- Я сказал, что книги.

- На иврите?

- На немецком.

- Почему на немецком?

- Лилечка, ты считаешь, я полиглот? Я-таки не полиглот.

- Успокойся, пожалуйста, я тебя умоляю.

- Ма зе? Барзэль? - завопил таксист, двумя руками волоча чемодан к подъезду.

Мы встречали у порога. Приобняв Иру, Векслер сказал:

- Здравствуй, Ириша.

Он держался просто, и всем полегчало, насколько это было возможно. Женщины занялись подарками и обедом. Векслеру дали отдохнуть. Вечером он дозвонился до своего ученика Штильмана, советника министра по науке. Тот горячо поздравлял с приездом. Перекладывая трубку от уха к уху, Векслер сурово вслушивался в паузы между фразами и спросил:

- Вы можете сейчас ко мне приехать? Мне сказали, это недалеко.

Мы с Ирой оторопели.

Ученик объяснил, что, к глубокому сожалению, это совершенно невозможно. Векслер плохо его слышал, хоть я слышал на расстоянии двух метров от трубки.

- Хорошо, встретимся завтра, - согласился Векслер. - Я должен решить, где мне жить. Во сколько вас ждать?..

- Э-э... я вам позвоню, хорошо? - сказал советник министра.

Среди ночи нас разбудил телефонный звонок Лилечки: Грише плохо, она не знает, что делать. Мы помчались, Ира послушала старика, что-то дала ему, мы посидели, пока он заснул. Дашка возмущалась и Лилечкой, и бывшим мужем, и нами с Ирой, на которых, как она сказала, только ленивый не ездит, и бывшим своим свекром:

- Почему он в Штаты не поехал?

- Может, сионист.

- Что ж так поздно сюда приехал?

- Почему поздно? Не опоздал, - сказала Ира.

Вскоре в Тель-Авивском университете устроили торжественную встречу. Дашка поехала как переводчица, но перевод не потребовался - кроме министра, забежавшего на несколько минут, чтобы поприветствовать, все знали русский. Советник министра обещал устроить международную конференцию, посвященную грядущему восьмидесятилетию великого математика, и учредить международную премию его имени.

- Спасибо, Миша, - сказал Векслер, - но я ведь не Гаусс. Я, вроде, еще живой.

- Мы не дадим вам отдыхать! - горячо пообещал ученик. - Я уверен, у вас есть интересные соображения...

- Если найдутся деньги, я мог бы тут институт создать. Болдина бы сюда позвал...

- Очень интересный проект!

По пути домой Дашка поинтересовалась:

- Зачем было его пугать - институт, Болдин...

- Премию Векслера он может учредить, а институт создать не может? - поднял бровь Векслер.

- Быть в жюри и международные премии присуждать ему нужно, а институт Векслера и Болдин ему не нужны, - сказала Дашка. - Даже я это понимаю. Это не Россия.

- А ты тут, кажется, поумнела, - удивился Векслер. - Кстати, кем ты работаешь?

- Полы мою.

- Ты ведь философский кончала?

- Филологический.

- Все равно должна понимать, - отечески сказал он, - что все материи вторичны, а любое сознание первично. Я приехал, чтобы собрать здесь всех математиков мира. И я это сделаю.

5. Лишкат авода[1]

Вернувшись с курсов на конец недели, я проснулся рано утром и увидел, что Ира, одетая, в туфлях на каблуках и с сумкой в руке, накрашенная, собирается уходить.

[1] Биржа труда.

- Ты куда?

- В одно место, через два часа буду, спи.

Что-то в ее голосе настрожило:

- Ты не можешь сказать, куда ты идешь?

- Я ж тебе сказала. Ну пока...

Я заставил ее признаться: она шла мыть лестницу. Я разъярился. Она никак не могла понять, что вывело меня из себя. Не могла или не хотела. Ей казалось, я чего-то не понимаю:

- Это ведь совсем нетрудно. Даже очень полезно. Считай, что я делаю зарядку.

- Зарядку - пожалуйста, а лестницы мыть - нет.

- Но почему?!

- Ты будешь мыть лестницы, а я в это время буду рассуждать о высоких материях?

- А если я мою свою лестницу? Ты же ходишь по чистым полам, значит, их кто-то моет. Это не мешает тебе рассуждать о высоких материях.

- Не делай из меня толстовца, - сказал я. - Я могу даже есть с аппетитом, зная, что в это время дети в Африке голодают. Я самый обычный человек, как все. Не спорю, что мыть лестницу полезно для твоего здоровья и фигуры. Но меня унижает, что я, здоровый мужик, не могу обеспечить жену, и ей приходится мыть лестницы. Это мелко, но я такой, и ты должна эти мои недостойные чувства если не уважать, то щадить.

- Если бы я могла устроиться врачом, я бы их щадила. Но у меня не идет иврит, и мне почти шестьдесят. Я не хочу сидеть дома, я сдохну в этой жаре. Мне нравится мыть лестницы. Это замечательная работа, мне платят тридцать пять шекелей в час, у меня там есть приятельницы. Почему я должна уважать твои чувства, а ты мои не должен?

- Хорошо, - сказал я. - Если я не могу заработать деньги, у меня нет никакого права мешать зарабатывать тебе, лишать тебя необходимого. Но тогда мы будем мыть вместе. Я одеваюсь, бреюсь и еду с тобой.

Это не устраивало Иру. Она начала нервничать:

- Я опаздываю. Скоро в подъезде проснутся, начнут ходить. Я уже обещала. Не могу же подвести людей. Потом поговорим.