Каньон-а-Шарон

Я поехал с ней. В электрошкафу на лестничной клетке Ира прятала свои жидкости и тряпки. Два ведра с водой уже ждали нас у дверей квартир. Жильцы выставляли их по очереди, чтобы все тратились на воду одинаково. Ира что-то натянула на себя, и мы начали с верха. Я шел, щеткой сметая мусор и пыль, Ира следом гнала шваброй мыльную воду. Она торопилась успеть раньше, чем начнут бегать. Какой-то дядька сбежал по ступенькам, не глядя под ноги. Я его ненавидел. Мне казалось, что совершается возмутительная несправедливость: ведь в мою честь всего несколько лет назад устраивали прием в советском посольстве в Вашингтоне. Ира без конца придиралась — то я не вытащил мусор из угла, то выплеснул грязную воду на траву, вместо того чтобы отнести ее подальше от дома.

Как раз в эти дни знаменитый актер и кинорежиссер предложил мне написать сценарий по его идее. Он был безумно знаменит, один банк заплатил ему пятнадцать тысяч долларов за рекламу, а премьер-министр пообещал за участие в предвыборной кампании дать деньги на фильм. Мы начали работать, я снова стал считать себя писателем. А писатель остается писателем всегда, чем бы он ни занимался, и я смирился с лестницей.

Обещанных денег на фильм не дали. Курсы в Тель-Хае тоже оказались потерянным временем. Кончив их, я зарегистрировался на бирже труда.

Биржа, лишкат авода, занимала двухэтажную бетонную коробку на улочке Шмуэль а-Нацив. По утрам в коридорчиках толпились, шумели, надо было пробиться к двери нужного кабинета, написать свою фамилию на листке бумаги и ждать час-полтора.

В кабинете за компьютером сидел крупный марокканец в черной кипе. Я вручал личную карточку. Положив ее перед собой, чиновник стучал по клавиатуре, находил файл и вдумчиво читал.

Я принадлежал к академаим, людям с высшим образованием. Прежде таких людей не направляли на неквалифицированную физическую работу и платили пособие автоматически, но из бывшего СССР нас приехало столько, что срочно пришлось выпустить закон, обязывающий соглашаться на любое предложение. По этому поводу в русскоязычных газетах много возмущались. Один темпераментный журналист даже сравнил нововведение с принудительным трудом в гитлеровских концлагерях. Пикантность заключалась не в том, что образование не давало права бездельничать, а в том, что за тяжелый физический труд платили немногим больше, а то и меньше, чем размер пособия.

В первый же месяц марокканец в кипе выписал мне направление и нарисовал планчик с маршрутом, конечный пункт которого был обведен кружком: улица Герцль, дом номер такой-то.

В коридоре я наткнулся на немолодого человека с таким же планчиком. Нижняя губа его была сердито нашлепнута на верхнюю и плотно прижата. Мы вместе пытались разобрать небрежные ивритские письмена. Ничего не поняв, отправились по адресу. Спутник мой отрекомендовался: Наум Айзенштадт. Он был доктором наук, лингвистом, автором трудов по философии лингвистики.

Улица Герцль начинается у моря и поднимается к мосту через железную дорогу, за которой — промышленная зона. Мы дошли до моста и поняли, что прошли свой номер. Вернулись назад, миновали автозаправку… опять не нашли.

— Слушайте, он нас не на заправку послал? — предположил Айзенштадт.

Сморщившись, он наблюдал за седым заправщиком в синем комбинезоне. Тот заправил лиловую «хонду», получил чаевые и задушевно поблагодарил с русским акцентом:

— Тода раба.[9]

— Нас направили сюда, — сказал ему Айзенштадт.

— … — сказал заправщик. — Ротшильд тоже начинал с бензоколонки.

Он показал, где контора. Какой-то начальник в конторе, разговаривая по телефону, протянул руку за направлениями. Продолжая быстро говорить в трубку, он размахивал рукой с бумагами, потом, слушая собеседника, прочел, что-то написал на каждой и вернул. Мы продолжали стоять. Тогда он отвлекся от разговора, чтобы сказать по-русски:

— Нет работа. Работа нет. Иди домой.

Вместо того чтобы радоваться свободной неделе до следующей отметки, Айзенштадт, выйдя из конторы, выругался:

— Они что, издеваются, мудаки? В лишкат авода не знали, что здесь нет работы?

— Может, она есть, — сказал я, — просто этому типу нужны люди помоложе.

— Шланги совать в баки — помоложе? Мы что, выглядим стариками?

— Может, ему нужны мальчишки.

— … — сказал лингвист. — Он что, гомик?

С тех пор меня никуда не посылали, отмечали в компьютере и отпускали с миром. Однажды в коридоре я услышал, что требуется столяр, и сказал, что вдобавок к тому, что числится в компьютере, я еще и столяр.

Чиновник на мгновение оживился:

— Есть опыт?

— Есть, — не моргнув глазом ответил я. Дома, в Минске, я сам делал себе мебель и ремонтировал квартиру.

— Требуется помощник столяра в одну мастерскую… сколько тебе, ты говоришь? — марокканец сверился с компьютером. — Пятьдесят шесть?… Не возьмет он тебя.

Поставил закорючку в карточке и добродушно сказал:

— Иди домой.