Кант: краткое введение

Кант ценил искусство меньше, чем природу, а меньше других искусств ценил музыку, поскольку «она играет лишь ощущениями» (т. 5, с. 171). Однако именно пример музыки лучше всего иллюстрирует кантовскую теорию. Слушая музыку, я слушаю нечто организованное. Что-то начинается, развивается, части этого чего-то связаны воедино. И это единство не заключается в нотах, которые записаны в партитуре. Я слышу его только благодаря своему воображению, его «свободная игра» подводит мое восприятие к неопределенной идее единства. Только существа с воображением (свойство разума) слышат в музыке единство, потому что только они способны к такому синтезу. Значит, единство — это мое ощущение. Однако ощущение не выносит оценки, поскольку подчинено рассудку. При помощи опыта я ощущаю организованность как нечто объективное. Ощущение единства доставляет удовольствие, и это тоже относится к опыту разума. Я предполагаю, что это удовольствие разделяют все, кто устроен так же, как и я. И я представляю удовольствие от музыки как «общее чувство» (т. 5, с. 134), другими словами, основанное на опыте и общее для всех разумных существ.

Но как получается, что ощущение единства смешивается с удовольствием? Когда я слушаю самое формальное из искусств, музыку, мой опыт основывается на некоем сходстве между тем, что я слышу, и свойством воображения, которое это организует. Или наоборот, единство коренится внутри меня и мною приписывается независимому объекту. Ощущая единство, я чувствую гармонию между способностями моего рассудка и объектом (звуками), к которому они применяются. В этом понимании гармойия между мною и миром есть и источник моего удовольствия, и основание считать его общим для всех.

«…Тот, кто испытывает удовольствие от одной только рефлексии о форме предмета, не принимая во внимание понятие, с полным основанием притязает на согласие каждого, хотя суждение эмпирично и единично, ибо основание для этого удовольствия содержится в общем, хотя и субъективном условии рефлектирующих суждений, а именно в целесообразном соответствии предмета… познавательным способностям (воображения и рассудка), требующимся для каждого эмпирического познания» (т. 5, с. 32).

Форма и целесообразность

Представляется, что удовольствие, которые мы получаем от прекрасного, коренится в нашей способности, вследствие свободной игры воображения, во-первых, ощущать гармоничную работу наших познавательных способностей, а во-вторых, проецировать эту гармонию на эмпирический мир. В предметах мы видим то же единство формы, которое открываем в себе самих. Вот где причина нашего удовольствия и основание для «общего чувства» прекрасного. И только «допуская наличие подобного общего чувства, может быть вынесено суждение вкуса» (т. 5, с. 76).

Кант различает «свободную» и «сопутствующую» красоту, первая постигается при полном отсутствии понятия о предмете, для второй, напротив, требуется это понятие. Рассматривая картину или здание, я не почувствую их красоты, пока не применю к ним понятие цели, определяющее, какими они должны быть (т. 5, с. 67–68). Суждение о такой «сопутствующей», «обусловленной» красоте менее чистое, чем о красоте свободной, и быть чистым оно может только у человека, который не имеет представления о предназначении того, что он видит (т. 5, с. 68). Следовательно, чистая красота — это свободная красота. Только на созерцании образцов такой красоты наш рассудок полностью отрешается от каких-либо научных или практических соображений и вступает на поле свободного эстетического наслаждения. Примеры чистой красоты можно найти в природе, но не в искусстве.

Единство, которое мы наблюдаем в свободной красоте природы, приходит к нам очищенным от всех интересов, оно не имеет отношения ни к какой определенной цели. Но оно отражается на нас, предписывая порядок, который коренится внутри нас самих, как на целеполагающих существах. Значит, оно несет на себе неопределенные следы цели. Как выражает это Кант, эстетическое единство демонстрирует «целесообразность вне понятия цели». Эстетический опыт, который учит нас видеть предметы как самоцель, подводит нас также к пониманию целесообразности природы.

Осознание этой целесообразности, как и регулятивные идеи разума (см. выше), это не осознание того, что есть, но того, что «как если бы было». И это «как если бы» неизбежно: мы обязаны видеть мир именно так, если желаем найти свое место в мире и как познающие существа, и как действующие. Эстетическое суждение, наделяющее нас чистым восприятием творчества природы, освобождает нас как для теоретического познания, так и для усилий нравственной жизни. Оно также позволяет перейти от теории к практике: видя конечную цель в природе, мы понимаем, что таким образом могут быть реализованы и наши цели (т. 5, с. 37). Более того, точно так же как и идеи разума, «целесообразность» природы «сверхчувственна»: это понятие трансцендентального промысла, цели которого мы не можем постигнуть.