Поскольку лица являются саморегулирующимися членами царства целей, они подчинены двум видам принуждения — внешнему и внутреннему. Внутреннее принуждение — это подчинение категорическому императиву, с которым не может спорить ни один закон. Однако существует и внешнее принуждение, в рамках которого те или иные действия, которые не запрещает и не разрешает нравственный закон, могут быть запрещены или разрешены законом государственным. Этот закон, как было сказано выше, проверяется при помощи общественного договора, и нет никаких сомнений в том, что закон, вступающий в противоречие с тем, что диктует внутренний долг, должен быть отвергнут.
Более того, закон обязан уважать природу лиц как целей самих по себе. Рабство, мошенничество и тирания противоречат категорическому императиву, ик политическому порядку предъявляется безусловное требование обеспечить людям возможность относиться друг к другу и к государству как к целям, а не только как к средствам.
Права человека
По мнению Канта, закон имеет ту же метафизическую природу, что и нравственность, и следовательно, он основан на априорной идее трансцендентной свободы. Он формулирует единый универсальный принцип права, выражая его в следующей не вполне ясной формулировке: «Прав (recht) любой поступок, который или согласно максиме которого свобода произволения каждого совместима свободой каждого в соответствии со всеобщим законом» (т. 6, с. 254). (Здесь возникает большая проблема для переводчиков, поскольку немецкое существительное
Всеобщий принцип права вовсе не отменяет принуждения, однако принуждение должно иметь своей главной целью установление такого порядка, в котором главную роль играет справедливость, а следовательно, всеобщая свобода. Такова гораздо более разумная кантовская трактовка пресловутой максимы Руссо о том, что в государстве, основанном на общественном договоре, несогласного нужно «заставить быть свободным».
Из кантовского понимания справедливости следует, что существует только одно врожденное, или «естественное», право, то есть свобода.
Всего лишь шаг отделяет эти априорные принципы от прав человека, которые являются единственным ограничением действий властей. Называя их «правами человека», а не «гражданскими правами», мы апеллируем к естественному закону, а с ним к априорным принципам, устанавливающим законодательство всегда и повсеместно. Более того, грандиозная кантовская мысль о том, что человек является целью сам по себе, уже содержит все основные положения этих всеобщих прав: обладающий ими обладает и правом вето. Есть вещи, которые нельзя сделать со мной ни при каких обстоятельствах, и это дает, какие-то гарантии суверенности моей жизни, в которую нельзя вторгаться, а тем более посягать на нее. Суверенность личности в букве законов записывается как ее права: право на жизнь, право собственности и т. д.; право мирно добиваться своих целей, вступать в законные отношения с другими.
Хотя, как мы видим, Кант был великим основоположником современного учения о правах человека, он не был настолько прекраснодушен (как многие наши современники), чтобы предполагать, что права могут существовать без обязанностей. Между тем мое право существует лишь постольку, поскольку другие обязаны уважать его, и мотив долга неизбежно включен во все рассуждения о правах гражданина (т. 8, с. 263). И я могу претендовать на обладание правами, только согласившись уплатить определенную цену, которая заключается в моем согласии наложить на себя те самые обязанности, которые мое право налагает на других. В частности, я обязан следовать принципу справедливости, а следовательно, обязан принять систему наказаний, без которой сообщество не может жить, и подчиниться ей (т. 6, с. 337–338).
Республиканский идеал