Кантата победивших смерть

— С восьми утра Норвудская больница прекратила оказание всех видов помощи, кроме приема пациентов, вступивших в контакт с вирусом. На данный момент в корпусе имеются два хирурга общего профиля, оба сейчас заняты. Мы связались с акушером, доктором Даниэль Пауэр, и отправили за ней наряд полиции. Она будет здесь самое позднее через час. Хотя доктор Пауэр предпочтительнее, любой из хирургов, если освободится до ее приезда, достаточно квалифицирован, чтобы тоже справиться с операцией.

— Да, конечно. Кто будет готов первым, тот пусть и делает. Я уже готова. Спасибо, доктор.

— Никому не говорите, но вы с вашим ребенком… кстати, у него уже есть имя?

— Нет. То есть имена-то мы придумали, но мы… до сих пор не знаем пол ребенка.

— Вы и ваше дитя для нас сегодня приоритет номер один. Мы вам и так уже выделили личного врача, которая от вас не отходит, — говорит с улыбкой доктор Аволеси. — Вы не против, если я на минутку уведу от вас доктора Шерман? Хочу провести с ней инструктаж и обрисовать общую картину реагирования на ситуацию, тем более что с завтрашнего дня официально начинается ее смена.

— Да-да, хорошо. Пожалуйста, не уходите слишком далеко.

Рамола говорит:

— Мы будем за дверью, я оставлю ее приоткрытой.

— Эй, Мола, передай мне мой сотовый. Или всю сумку, зарядку тоже.

— Да, конечно. Хочешь позвонить родителям? — Рамола ставит дежурную сумку рядом с Натали.

Доктор Аволеси предупреждает:

— Эсэмэс доходят намного лучше. Мобильная сеть не справляется с потоком звонков.

— Ага, — говорит Натали. — Можете поверить, я уже знаю. Может, пошлю им сообщение или что. — Она достает телефон из сумки. — У меня на нем эта штука, дневник беременной, «Voyager». «Вояжёр». Как тебе мой безукоризненный хренцузский, Мола? А еще я хочу поговорить с моим ребенком.

Нат

Я записала и удалила уже четыре попытки. Эта — пятая. Математика, ага. Кстати, пять нельзя назвать моим счастливым числом. Счастливое — девятнадцать. Странно, конечно, что ты запомнишь такую подробность из жизни мамы, но все равно прикольно. Надеюсь.

Если я не прокручу тебе эту запись сама, без чего, пожалуй, ты ее и слушать не станешь, то уверена: кто-нибудь подробнее объяснит, что это такое и почему я это записывала. Извини, но я не знаю, как по-хорошему объяснить, зачем я это делаю. То есть я делаю это потому, что твоего папу убили, а я нездорова. Я, возможно, еще поправлюсь, но могу и кошмарно, жутко заболеть, причем очень скоро. Я даже пока еще не стала мамой и не говорю об этом, чтобы тебя уберечь, но если ты слушаешь, то все это уже в прошлом. Давай с самого начала: твоего папу убил какой-то тип, заразившийся новым странным вирусом супербешенства, он же укусил меня за руку. Не исключено, что из-за укуса я не доживу до конца дня. Вот. Сказала все, как есть.

Ты там ворочаешься, пока я записываю. Момент выбран удачно, малыш.

Я хочу, чтобы ты меня услышала. Хочу, чтобы ты знала, как звучит мой голос. И еще немножко о том, кто я, понимаешь? И, ясное дело, еще хочу, чтобы ты знала мое счастливое число.

Так что привет. Это — я, твоя мама. Как дико и фальшиво звучит. Я так и не успела привыкнуть к этому титулу, поэтому он кажется мне неестественным. Я с тобой, кстати, разговариваю уже не первый месяц. Мы ведем прекрасные беседы. Немного односторонние, зато ты умеешь слушать. И я ни разу не называла себя «мамой». К тебе это пока не имеет отношения — по крайней мере до тех пор, пока ты не вырастешь и не станешь подростком, — однако никогда не говори о себе в третьем лице. Так поступают одни говнюки.

Я определенно собиралась заставить тебя «мамкать». Погоди-ка, «заставить» не слишком грубо? Как насчет «побудить»? Видишь, какая я заботливая?

Ну да ладно, я спокойна. Ага, настолько спокойна, что приходится говорить об этом вслух. Это почти так же плохо, как говорить о себе в третьем лице. Но и одной из тех стильных мам, кого дети называют по имени, как своих подруг, я не собиралась быть. Помешать я, конечно, не смогу, но предпочла бы, чтобы ты не называла меня Натали. Или Нат. Я не против Нат, особенно когда меня так называл твой папа или Мола, но для тебя я — «мама». И уж совершенно точно не «ма». Нет ничего хуже «эй, ма!» с бостонским акцентом. Я настаиваю, чтобы ты говорила с бостонским акцентом.

Вот, распространяюсь тут о том, как следует называть меня, а сама не называю тебя по имени. Прокол. Извини, но у тебя пока нет имени. То есть когда ты теперь это слушаешь, оно у тебя уже есть, но на данный момент его нет. Черт, из меня получилась бы никудышная путешественница во времени.

Ты должна знать обо мне еще одну вещь: я люблю сквернословить. Ругаться понарошку я не буду, оно само выскочит, когда нужно.

Мне очень жаль твоего папу. На нас э-э… напали… я пыталась его выручить и не сумела. Он прекрасный человек. Из тех, кто морщит нос, когда кто-то в лицо называет его «хорошим человеком». Любил говорить, что он по-прежнему мальчишка. Я хотела дожить то того времени, когда он состарится, чтобы разоблачить эту лажу — он бы до старости так себя называл.