Кантата победивших смерть

В тот вечер Пол ворвался в спальню без стука. Натали, стоя перед зеркалом, растирала лосьоном участки сухой кожи на руках, непонятно почему она невольно ощутила, будто ее застали за непотребным занятием. Муж заявил: «Нам надо уехать отсюда. Нам надо срочно уехать. К твоим родителям» — тоном ребенка, очнувшегося от кошмарного сна.

В тот вечер она ответила: «Пол». Назвав имя мужа, Натали запнулась, заметив, что тот нервничает, подождала, пока он успокоится. Когда лицо мужа приняло сконфуженный вид, она продолжила: «Мы не поедем во Флориду. Здесь мой лечащий врач. Я с ней сегодня разговаривала, она уверяет, что все нормализуется. Мы дождемся ребенка на месте».

Сейчас же она попросту говорит:

— Пол, мы не сможем уехать.

— Почему?

— У нас введен федеральный карантин. Нас не выпустят.

— Надо попытаться.

— Как ты себе это представляешь? Доедешь по 95-му шоссе до Род-Айленда и все дела?

Натали не спорит с мужем. Вовсе нет. Она согласна, что угроза действительно велика и оставаться на месте нельзя. Ей совсем не по душе сидеть дома либо перебираться в убежище или переполненную (почему они говорили «захваченную»?) больницу. Натали поддерживает спор исключительно в надежде, что один из них случайно наткнется на выход.

— Здесь нельзя оставаться, Натали. Надо что-то пробовать.

Муж сует в ее ладони свои руки. Она пожимает их и говорит:

— А что если нас арестуют? Нас могут разлучить. Ты сам сказал, какой кошмар творился у «Стар Маркета». Думаешь, на хайвеях или границе штата положение лучше?

— Мы найдем незанятые окольные дороги.

— Окольные, ага, — кивает Натали. — Сейчас, возможно, самый худший момент…

— Забыл тебе рассказать: прямо на перекрестке с Вашингтон-корнер стояла лиса и шаталась — как пьяная…

— …карантин поможет остановить распространение болезни…

— …и ка-ак бросится прямо, черт, на переднее колесо моей машины…

— …все придет в норму, если мы не будем…

Натали продолжает говорить, несмотря на чьи-то отчетливые шаги на гравиевой дорожке. Звук привычен для ушей. Она прожила в этом доме достаточно долго, чтобы отличать друг от друга непрерывный хруст автомобильных шин, легкую маракасную дробь беличьих и кошачьих лапок, аллегро лап соседской собаки, придурковатого родезийского риджбека размером с небольшую лошадь (в голове мелькает мысль: куда подевались соседи и их пес Кейзи? Успели удрать до карантина?) и партию ударных человеческой походки.

Шаги торопливы, быстро приближаются к дому, но ритм совершенно нечеткий, ломаный. Скрипучий рывок, топтание на месте, два тяжелых шага, толчок, шаг в сторону, шарканье. Кто-то — зверь или человек — врезается в застрявшую приоткрытую калитку и трижды издает отрывистый лай.

Оправившись от первоначального испуга, Натали тает от облегчения, полагая (или убеждая себя), что на самом деле слышит Кейзи, соседскую собаку. Испуг сменяется тревогой. Почему Кейзи на свободе? По радио говорили, что не получившие прививку домашние животные могут стать скрытыми разносчиками вируса.

Натали вытягивает шею, выглядывает через входную дверь и веранду наружу. За коротким рядом забранных сеткой окон мелькает крупный размытый вертикальный силуэт. Снова раздается лай, теперь он скорее похож на мучительный отхаркивающий кашель. В трех метрах от Натали стоит мужчина. Он открывает сетчатую дверь и сухим, хриплым, но отчетливым баритоном произносит: «Наступила осень, начались дожди. В холоде и сырости»[3], и гудит вместо голоса одной диафрагмой и горлом: «Е-е-е».

Натали и Пол кричат незнакомцу, чтобы он уходил. Забрасывают друг друга вопросами и распоряжениями.

Белый мужчина огромен, под два метра ростом, весом далеко за сотню килограммов. На нем грязные джинсы и футболка с длинными рукавами и рекламой местного пива. Он переступает через порог и заполняет собой всю веранду. С каждым приступом лающего кашля незнакомец сгибается пополам и корчится, после чего туловище снова принимает неестественную одеревеневшую позу. Непрошеный гость тычет пальцем и тянется в сторону Натали и Пола. На фоне слабого дневного света Натали различает лишь форму и контур лица.

— Е-е-е.

Несмотря на пожирающий ее страх, в родовой памяти Натали назойливо шевелится понимание того, что означают эти односложные, примитивные звуки. Даже без подсказки зрения и вне контекста вспышки заболевания органы слуха сигналят: незнакомец болен. Болен ужасно, непоправимо.

Страх Натали трансформируется в ярость с оттенком самосохранения. Она сжимает кулачки и делает шаг вперед с криком: «Убирайся на хер с нашей веранды!»

Пол неуловимым движением встает перед Натали. Он захлопывает входную дверь с такой силой, что вздрагивает притолока и стена. Рука Пола на мгновение теряет контакт с дверной ручкой, он не успевает запереть дверь, незнакомец снова ее открывает.

— Натали? — кричит Пол, будто задает вопрос — не риторический, но и не имеющий ответа.