Генерал Маевский, начальник Старо-Русских военных поселений, ничуть не отличавшийся какой бы то ни было мягкосердечностью, так описывает жизнь подопечных ему маленьких страдальцеэ: „80 тысяч этих малюток гасли как свечи. Вообще же все имели закоренелую чесотку. Хлеб они получали пополам с песком, а говядину им раздавали как артос,2 и то не более трех раз в году”.
ДЕНЬ КАНТОНИСТСКОЙ ШКОЛЫ
По заведенному порядку новоприбывших выстраивали в шеренгу во дворе школы и первым делом распределяли по ротам, внося каждого в списки соответственно росту. После этого их размещали по камерам, и каждому отвели кровать с соломенным матрацем, подушкой и одеялом. К каждым 2—3 новичкам прикрепляли по кантонисту из старших, так Называемых дядек, которые обучали новоприбывших племяшей поворотам, стойке „смирно”, учили как величать начальство соответственно чину каждого, называть их имя, отчество и фамилию. После нескольких месяцев подобной подготовки новички переходили во фронт.
Трудовой день начинался в школе в 6 часов, когда барабаны били утреннюю зорю, после чего следовала команда „вставать”. Кто не соскакивал с постели немедленно, с того младшее начальство срывало одеяло, награждая ударами. Живо надев сапоги и шинели внакидку, все бежали к ушатам умываться. Спешили для того, чтобы обтираться еще сухим полотенцем. Последним оно доставалось в совершенно мокром виде. После умывания чистили одежду, сапоги и убирали постели по определенной форме, как было указано дядькой. За малейшую ошибку в уборке постели, если сапоги не блестели или нехватало пуговицы на куртке, дядька, такой же мальчик, бил по зубам, по голове, куда попало * Причесываться не надо было: все были наголо острижены. Затем начинался осмотр. Дядьки осматривали племяшей, а вице-ефрейторы — дядек. Вице-ефрейторов осматривали ефрейторы и так далее по восходящей линии. За малейшую неисправность пускали в ход кулаки. Наказанный вымещал обиду и боль на подчиненном, и только новички не имели кого бить...
Но вот прозвучала команда „на молитву”, все поворачивались к иконе и хором пели утреннюю молитву. Потом команда „выходи стройся”. Ефрейторы по шнуру выравнивали шеренги, осматривали кровати, тюфяки, подкроватные ящики с личными вещами каждого. Повсюду придирки, побои. Тюфяки, оказавшиеся мокрыми, снимались и складывались в стороне. Выстроенной роте фельдфебель делал перекличку. К этому времени солдаты-служители приносили в корзинах порции хлеба, и здесь происходили злоупотребления. На новоприбывших хлеб выписывали, но капральные присваивали его. Каждая порция хлеба на завтрак состояла из четверти фунта и называлась снеданка. Но новоприбывшим и этого не давали, оставляя их голодными.
От капральства хлеб переходил к ефрейторам и, наконец, каждый кантонист получал свою порцию в общипанном виде и с жадностью съедал ее.
Помимо побоев некоторые проступки наказывались тем, что виноватого лишали утреннего хлеба. Во время завтрака рота стояла вольно, а потому происходил торг снеданками: хлеб клали на ладонь для обозрения; за снеданку брали копейку, перо, иголку, несколько ниток и т.п. После завтрака вызывались те, у которых оказались мокрые тюфяки, и начиналась порка. Наказывал фельдфебель. Виновные были в возрасте 10—12 лет, а потому получали только по 25 розог. К этому времени являлся ротный командир и начинал производить осмотр. Новые придирки: то стоят слишком растопырив ноги, то вид у кого невеселый. Опять розги. При этом придумывали разные пытки, например, виновный должен был касаться руками носков и его били в таком положении, что было особенно мучительно. Затем являлся полковник, начальник школы, замечал пыль, делал выговор ротному, и опять пошли истязания.
После всех осмотров и наказаний начиналось фронтовое ученье, продолжавшееся до полудня. В 12 часов горнист трубил к обеду, и рота строем отправлялась в столовую. В комнате, в промежутке между столами, рота останавливалась, все пели молитву, а затем по барабанному сигналу в один темп отодвигались скамьи и по второму сигналу придвигали скамьи. Рассаживание делалось по тому же правилу, как и во время занятий в классах. Обеденные столы ничем не покрывались и были грязны. 3$ каждый стол в один ряд размещались несколько десятков. На каждые 6 человек миска щей и порция хлеба, нарезанная ломтиками. На принесенный дежурным хлеб вся шестерка набрасывалась как голодная стая волков, и кто был смелее, тот схватит несколько кусков, а смирные и робкие оставались голодными. Щи были из капусты, большей частью порченой, с гнилыми раками, и, несмотря на голод, многие не в состоянии были их хлебать. Потом давали еще по ложке каши. Это меню никогда не менялось. Тарелки, ложки и чашки были оловянные. В ножах и вилках не было надобности. На обед полагались считанные минуты, и не успевали пообедать, как раздавался барабанный бой, по которому надо было моментально встать. Кто этого не делал, того дежурный офицер беспощадно бил.