Канцелярский клей Августа Мёбиуса. Сборник рассказов

Атос крутанул головой в обратную сторону и откусил бомбардировщику В52 хвост.

Люда в ужасе сказала: «Ой!». Миша снисходительно решил не обижаться и соврал, что модель устарела, была неудачной и, что он сам хотел ее разломать при случае. Люда упавшим голоском сказала, что ей все равно очень неудобно и неловко за себя и за этого лохматого гангстера. Тогда Миша достал с полки книгу по дрессировке собак и предложил Люде ее почитать. Люда не стала говорить Мише, что ее тошнит от таких книг, наоборот, она горячо его поблагодарила и пообещала очень быстро прочесть и вернуть.

***

Анатолий Григорьевич отказался от коньяка, но не стал отказываться от сухого белого вина. Леночка же, напротив, потребовала налить ей коньяк и не в маленький хрустальный столбик, а в большую сферическую рюмку. Анатолий Григорьевич не смог сдержать улыбки и попытался замаскировать ее бокалом с апельсиновым соком.

– Да, Анатолий Григорьевич, это очень смешно, когда девушка пьет коньяк.

– Лена!

– Я и не думал смеяться. Если есть желание выпить коньяку, то почему бы его и не выпить.

– То есть, вам нравятся пьющие женщины? С ними проще, не правда ли?

– Я не говорил, что мне нравятся пьющие женщины, а относительно простоты, то ее привлекательность, по-моему, достаточно спорная.

– Так вам надо чтобы было все непонятно, запутанно, чтобы каждый подразумевал что-то совсем отличное от высказанного, чтобы все шло на сплошном подтексте, чтобы…

– Я не знаю, почему вы все стараетесь меня спровоцировать. Если я вам настолько противен, скажите, – я уйду и не буду отравлять вам вечер.

– Анатолий Григорьевич! Лена! Перестаньте, пожалуйста. Я сейчас пирог принесу.

Леночка стала молча складывать салфетки в аккуратные треугольники, а Анатолий Григорьевич задумчиво забарабанил пальцами по своей коленке.

– Извините, Анатолий Григорьевич, – я не хотела вас обидеть.

– Я не обиделся, Лена, – все в порядке.

Антонина Васильевна сказала, что так гораздо лучше и ушла на кухню за своей кулинарной гордостью – пирогом с рыбой. Леночка встала из-за стола и подошла к магнитофону.

– Какую музыку вам поставить, Анатолий Григорьевич?

– Поставьте какая вам нравится.

– Я люблю джаз.

– Я тоже люблю джаз.

– Правда?

– Да, у меня большая фонотека дома.

Антонина Васильевна торжественно внесла пирог и поставила на середину стола:

– Уж не обессудьте – какой уж получился у бестолковой стряпухи.

Анатолий Григорьевич съел три больших куска, съел бы и четвертый, но подумал, что это будет не прилично и искренне сказал:

– Антонина Васильевна, такого пирога я еще не ел.

– Ну уж, Анатолий Григорьевич! Вы мне льстите.

Антонина Васильевна зарделась и на радостях за пирог взяла вместо своего бокала бокал Анатолия Григорьевича и залпом выпила. Анатолий Григорьевич с Леночкой дружно рассмеялись, и Анатолий Григорьевич посчитал момент очень удобным, чтобы пригласить Леночку на концерт, приезжающего на один день саксофониста Киреева. Леночка развернула конфетку «Красная Шапочка» и многообещающе сказала:

– Я подумаю.

***

Дима Петухов крепко поцеловал плотненькую девушку в губы. Плотненькая девушка просунула язык между зубов Димы и лизнула его нёбо. Дима был не совсем готов к такому акробатическому упражнению и в тревоге попытался загодя распознать бескомпромиссные позывы рвотного рефлекса.

– Подожди!

– Проблемы?

– Нет, то есть да, в смысле нет.

– Тогда помоги мне.

Дима судорожно задергал застежку бюстгальтера дрожащими пальцами, но потайные крючочки крепко сидели в потайных петельках и никак не выдергивались. Дима тяжело задышал, стал делать глотательные движения и быстро шептать: «Щас – щас – щас», но плотненькая девушка раздраженно отвела его руки, хмыкнула и стянула бюстгальтер через голову.

– Чехлы есть?

– А?!

– Ага! Иди домой!

– В смысле… Вот…

Лифт мягко раздвинул двери: «Вам на какой этаж?» – «Мне последний». Лифт стремительно понесся вверх, готовый разнести вдребезги чердак.

Вызвали с первого этажа – лифт полетел вниз и чуть не вылетел в подвал.

Лифт поехал опять на последний.

Лифт снова вернулся на первый.

Опять последний.

Снова первый.

Последний.

Первый.

Девятый – второй, восьмой – третий, седьмой – четвертый, шестой – пятый, седьмой – четвертый.

Между седьмым и четвертым лифт заметался надолго, потом плавно пошел на десятый этаж, плавно на первый, потом так же, но несколько быстрее, затем еще быстрее, и наконец, очень быстро.

Лифт ткнулся в потолок десятого, судорожно дернулся и распахнул двери, выпустив нетерпеливую веселую гурьбу мальчиков и девочек, которые ринулись звонить и стучать во все двери и, которым никто не захотел их открыть.

– Как тебя зовут?

– Сольвейг.

– Как?!

– Мамаша – дура, когда беременная была, книжек обчиталась – зови Олей.

– Ну почему, – очень красивое имя.

– Правда?…

– Правда, Сольвейг.

– Поцелуй меня…

***

– Я не хочу, чтобы письменный стол стоял у окна.

– Но, Женя, все ставят стол к окну.

– А я не хочу быть как все.

– Тебя никто и не заставляет быть как все, но индивидуальность, я думаю, надо проявлять не в расстановке поперек комнаты столов, а в чем-то более значимом.

– Какая ты умная! И как я этого не замечал раньше!