Канцелярский клей Августа Мёбиуса. Сборник рассказов

И пошел слух, что Вознесенский, как всякий дважды униженный – физически и морально, – оставить этого так не желает и собирается довести дело до суда уже народного. Тогда друзья посоветовали Битову бежать из Москвы, скрыться в каком-нибудь «разливе» на каких-нибудь бельских просторах страны, оформив, естественно, творческую командировку. И писатель Битов, как когда-то Ленин к Крупской, поехал к своему другу в город Уфу. Вот здесь, несмотря на свидетельства о своем пребывании в столице Башкортостана самого Битова, скрывалась загадка. К кому приезжал Андрей Битов, кто тот верный друг, не убоявшийся гнева поэта и укрывший прозаика? Наверное, ответ на этот вопрос так и не был бы найден и в нашем пазле зияла бы позорная дыра, прикрытая Битовым для конспирации никому не известным Севой из Черниковки. Но, сделав глубокий глоток тягучего портера, окутав себя клубами табачного дыма, понимаешь, что не все так безнадежно. Но все по порядку.

В Уфе Андрей Битов запомнил: два сарая, черного кота Амура, трамвай, солдат в трамвае, цирк, бесконечную толстую лохматую трубу, улицу Карла Маркса, химчистку «Улыбка». В общем-то, достаточно для скрывающегося у друга Севы (пока будем называть его так) от общественного порицания прозаика. Одно не ясно: на кой черт Битов ездил на трамвае через всю Уфу из Черниковки на улицу Карла Маркса?

Наверное, он так и думал под стук колес: «На кой черт я приехал в эту Уфу? На кой черт еду в этом трамвае вместе с солдатами, смотрю, как они выходят на остановке «Госцирк», как мимо проплывает химчистка «Улыбка» и начинается бесконечная толстая лохматая труба, по которой непременно перегоняют что-нибудь взрывоопасное, а потом будут два сарая из Севиного окна, и якобы в одном из этих сараев, по словам Севы, знаменитая уфимская маруха Клавка Золотой Зуб хранила чемоданы с награбленным». Потом Битов резко поднимал голову и обнаруживал, что перед ним опять остановка «Госцирк», но уже с другой стороны. В трамвай строем входили солдаты, а к Битову подходила контролер Петрова:

– Предъявите ваш билетик, гражданин!

– Извините, я, кажется, проехал по кругу, – оправдывался заспанный литератор.

– Взрослый человек! А такую ерунду несете! С вас штраф – рубль! Надеюсь, вы не пьяный?! А то пьяных мы не любим, – ласково предупреждала Петрова.

Битов совал руку во внутренний карман пиджака и обнаруживал исчезновение бумажника.

– Бумажник украли, а там отмеченное в правлении Союза советских писателей Башкирии командировочное удостоверение! – так просто разъяснял писатель смысл своих изнурительных поездок через весь гантелеобразный город.

– Да я вижу, гражданин, как вы отметили. Будьте добры, покиньте вагон, пока я самому генералу Захватуллину не позвонила!

Вышел Андрей Георгиевич на остановке «Госцирк», еще раз на здание цирка взглянул и наверняка подумал: «Как бы этот модерновый козырек не обвалился со временем». Как в воду, одним словом, глядел инженер человеческих душ. Хотел он оглянуться и посмотреть, что там на другой стороне проспекта Октября находится, но не оглянулся, не увидел голого мальчика, зимой и летом играющего в фонтане на дудочке, потому что перед ним в коляске лежал другой голый мальчик и кого-то смертельно напоминал.

– Простите, – решительно и смущенно выговорил Битов женщине с коляской, – но я бы хотел ущип… (нет, конечно, не ущипнуть, щипаться Битов никогда не умел) дать щелбан этому мальчику.

Женщина возмутилась:

– Новости, – сказала она, – так вы и…

Впрочем, дальнейший разговор не так важен. Важно лишь то, что, по свидетельству билетного контролера Петровой и бывшего на тот момент в Уфе на гастролях клоуна Олега Попова, мальчиком, которому Битов хотел дать щелбан, был не кто иной, как Игорь Савельев. Собственно, можно уже перейти к его фигуре, потому что потомственный вор-карманник и сожитель Лильки-запорожец Ильгизка-саквояж, оставив три копейки на трамвайный билет и отмеченное командировочное в бумажнике, незаметно сбросил его под ближайшую к остановке скамейку, а Андрей Битов благополучно его там нашел, так же благополучно добрался до двух сарайчиков, спотыкнулся о догнивающий остов довоенного фанерного чемодана, подарил другу Севе пухлый портфель своих черновиков, купил на вечную память коту Амуру пузырек валерьянки и отбыл в родной город Петербург, где был общественностью помилован, но, говорят, остался не реабилитированным до сих пор.