– Но, Иваныч, расслабляться нельзя. Что там у тебя с делом Фигурнова, разобрался? Давай не тяни.
– Разберемся.
– Ну ладно, Иваныч, иди – у меня еще работы полно. Валентина Павловна! Надо составить план работы, поэтому сегодня придется задержаться.
Беляшев двинул ферзя на левый фланг:
– Шах. Иваныч, ты не расстраивайся. Твое призвание – преступников ловить и изобличать, а бумажки перебирать – это не твое.
Сергей Иваныч взял слоном пешку.
– Через два хода мат.
Беляшев отставил в сторону стакан с пивом.
– Погоди, не может быть. Нет, не может быть. Где же я зевнул. Но тут палка тоже о двух концах – если вовремя наверх не поднялся, то потом уже никогда не поднимешься.
Сергей Иваныч взял телефонную трубку и услышал голос Семенова:
– Иваныч, в твоем районе расчленение – ты разбирайся без меня, я потом подъеду. И не тяни с делом Фигурнова.
– Хорошо, Владислав Владеленович.
Служба спасения и скорая помощь уже уехали, только пожарная команда немного замешкалась, оформляя протокол ложного вызова.
Усатый сержант ввел в комнату крупную высокую девочку лет четырнадцати и крупного высокого подростка того же возраста. Сергей Иваныч предложил девочке сесть, а подростка спросил:
– Зачем же вы, молодой человек, пугаете свою, так сказать, возлюбленную?
– Так надо.
– Я в кино с ним не пошла.
– Вы, молодой человек, оторвали от дела два десятка очень занятых людей.
– Ну и че?
– Намылить бы тебе шею.
– Прав не имеете.
– Но штраф все равно придется заплатить, молодой человек.
– Гы! А у меня денег нет!
– Да это понятно. За тебя заплатят твои родители.
Подросток вдруг загримасничал, превратив свое мясистое лицо в сморщенный кулачок, и неожиданно громко басовито заревел:
– Я больше не буду! Не говорите папе – он меня выпорет!
Сергей Иваныч присел на кивком предложенный стул и подумал, что зря пришел в понедельник. Редактор отдела прозы тяжело выдохнул воскресный перегар себе за правое плечо и хрипло спросил:
– Что у вас? Рассказ про работу мент… милиционеров?
– Вы знаете, не совсем, тут как бы это…
– Хорошо, через месяц позвоните.
Сергей Иваныч заерзал и неожиданно для себя вдруг выпалил:
– Извините, может быть… Скоро обед… Рассказ пять страничек… Времени нет… Работа… Вы мне сразу, а?.. В «Огоньке»? Случайно вот «Белый аист».
Редактор отдела прозы восемь с половиной секунд объективно оценивал собственное состояние и, поняв, что сил сопротивляться предложению Сергей Иваныча нет никаких, сказал:
– Вы знаете, пить я, конечно, с вами не буду, но из уважения к вашей занятости прочту в обеденный перерыв ваш рассказ. Ну и чтобы, так сказать, совместить чтение с трапезой, лучше всего это сделать действительно в «Огоньке».
Сергей Иваныч разлил остатки коньяка, я накрыл образовавшуюся около моего стакана маленькую лужицу его рукописью:
– Ну так вроде бы… Может втиснем куда-нибудь после подписки… Да! А вот концовки нет. Давайте так, вы дописываете концовку, в крайнем случае, доверяете это мне, и после этого я готовлю рукопись к набору.
Сергей Иваныч махнул рукой и легонько стукнул своим граненым стаканом о мой граненый стакан:
– Если вам не трудно, вы бы сами как-нибудь, а? Я уже два месяца его переписываю.
Я устало кивнул и медленно выпил.
Сергей Иваныч тоже выпил и тут же полез во внутренний карман за удостоверением, заметив приближающегося к нам милиционера, который до этого толковал с буфетчицей, и она указала на нас своим коротким толстеньким пальчиком.
Превратности
Дмитрий Владимирович Привалов заболел и еле-еле выздоровел. Друг Дмитрия Владимировича Игорешкин сказал ему, что сердечная недостаточность лечится ежедневным приемом не менее ста граммов коньяка. А старенький благообразный доктор Иванов сказал, что сто грамм коньячка – это неплохо, но учтите: сейчас лето, значит, в моргах ремонтируют компрессоры, холодильные камеры забиты под потолок – протухните, пока похоронят, да и, вообще, слабоумие не по моей части. Дмитрий Владимирович обиделся на доктора Иванова, а Игорешкину сказал, что он его единственный и настоящий друг, но все же, когда Игорешкин протянул Дмитрию Владимировичу в тяжелом резном хрустальном стаканчике играющую на солнце жидкость цвета красного дерева, то Дмитрий Владимирович поднял вертикально правую ладонь и закачал головой.
***
Паша Ровелко сидел на кухне и смотрел, как желтая оса ползала в стакане с высохшем на дне позавчерашним пивом – Николе вчера дали десять суток за то, что пинал милицейский уазик и кричал, не контролируя себя, о недостаточном усердии в борьбе с преступностью сержантского состава, а он, Паша, убежал, когда Николу слегка придушили и постучали головой о гулкий капот автомобиля. Паша испытывал некоторую неловкость оттого, что его товарищ в томлении занимается общественным трудом, а он сидит уже два часа за столом, отрешенно куда-то смотрит, немного раскачивается на табуретке и ничего не делает, чтобы помочь Николе.
***
Пролистав на даче пыльную подшивку журнала «Здоровье» десятилетней давности, Дмитрий Владимирович Привалов хмыкнул и сказал жене Элеоноре: