Канцлер Румянцев: Время и служение

В ходе эрфуртской встречи Талейрану уже тогда удалась интрига, существенно повлиявшая на характер личных отношений двух императоров. Он сумел сделать всё для того, чтобы расстроить планы Наполеона на брак с одной из великих княжон, сестер Александра I. К тому времени Наполеон все более и более тяготился осознанием того факта, что у него не могло быть детей от его брака с Жозефиной Богарне. Чем дальше он двигался по жизни, тем больше его занимала мысль о наследнике. В Эрфурте его озабоченность дала о себе знать более чем определенно. В какой-то момент Наполеон был готов пожертвовать всем, принять любые предложения, выдвигаемые русскими, только бы использовать шанс достичь договоренности в вопросе о бракосочетании. Свои намерения после долгих колебаний Наполеон доверительно изложил Талейрану: «Я должен основать династию, но я могу это сделать, лишь вступив в брак с принцессой из одной из царствующих в Европе старых династий. У императора Александра есть сестры, и возраст одной из них мне подходит. Поговорите об этом с Румянцевым. Скажите ему, что после окончания испанского дела я готов на его планы раздела Турции, остальные же доводы вы найдете сами, так как я знаю, что вы сторонник развода; могу вам сказать, что такого мнения держится и сама императрица Жозефина» ^{122}.

Талейран отреагировал на это весьма решительно, желая любой ценой оттеснить российского представителя от участия в весьма деликатном, но по своим последствиям исторически важном деле. «Если Ваше Величество разрешит, то я ничего не скажу Румянцеву. Хоть он и герой романа Жанлис “Рыцари лебедя” [36], но я не считаю его достаточно проницательным. И затем, после того, как я наставлю Румянцева на правильный путь, ему придется повторить императору все сказанное мною, но сумеет ли он это хорошо сделать? Я не могу быть в этом уверен. Гораздо естественнее и, могу сказать, гораздо легче серьезно поговорить по этому важному делу с самим императором Александром. Если Ваше Величество разделяет такую точку зрения, то я возьму на себя начало этих переговоров» ^{123}.

Как видим, Талейран постарался всячески, как только мог, «нейтрализовать» Румянцева, при этом непонятно зачем упомянул имя известной в литературных кругах писательницы. Насколько «удачно» Талейран выполнил это сокровенное поручение своего императора, он далее излагает в своих мемуарах: «Сознаюсь, что новые узы между Францией и Россией казались мне опасными для Европы. По моему мнению, следовало достичь лишь такого признания идеи этого брачного союза, чтобы удовлетворить Наполеона, но в то же время внести такие оговорки, которые затруднили бы его осуществление» ^{124}. Так оно и получилось. Попытки уладить вопрос о браке Наполеона сначала с Екатериной, затем с Анной затянулись на годы. В конце концов предложения Наполеона потонули в бесконечных переговорах, дипломатической переписке… Возможность породниться с российской короной Наполеону так и не представилась.

* * *

Феномен Талейрана, его жизнь и деятельность, его наследие продолжают будоражить умы историков, литераторов. Личность такого масштаба, столь запутанной, противоречивой судьбы — редкостный материал для исследований. Был период, когда Талейрана превозносили, будто одного из богов, делавших всемирную историю. При этом безмерном преувеличении его роли старались забывать о безнравственном, противоречащем правилам чести и достоинства, поведении князя. Какие бы ни числились за Талейраном грехи, заявляли некоторые, — в конце концов, его деяния послужили прогрессивным сдвигам и преобразованиям. Время Наполеона Бонапарта отнюдь не единственный этап в жизни Талейрана. Присущие ему качества позволили в период Реставрации послужить Бурбонам — Людовику XVIII, Карлу X, затем, после июльской революции 1830 года, Луи Филиппу I (Орлеанскому). Завершал Талейран свое служение на посольской должности в Лондоне. Здесь, на этом посту, он окончательно оскандалился. В ходе переговоров об отторжении Бельгии от Голландии Талейран при определении госграницы, используя свой международный вес, за взятку включил в состав Бельгии Антверпен. Факт этот стал достоянием гласности…

Современник, близко знавший Талейрана, писал: «Никогда еще общественная нравственность не была смущена подобным примером, зрелищем такой развращенности и стольких пороков, увенчанных постоянным успехом и видимой славой! Вот в чем его гений, и в этом отношении никого нельзя с ним сравнивать» ^{125}.

В своем предсмертном политическом завещании Талейран прибавлял: «Я ничуть не упрекаю себя в том, что служил всем режимам, от Директории до времени, когда я пишу, потому что я остановился на идее служить Франции, как Франции, в каком бы положении она ни была». Конечно, его противники и позднейшие критики заявляли, что подобными фразами нельзя было бы успокоить совесть, если бы она у Талейрана была в самом деле в наличии.