Канцлер

— Я никого не боюсь. Спасибо за внимание, ваша светлость. До свидания, капитан. Вы убьёте графа Герберта, я уверена!..

Наталия ушла.

Горчаков подождал, пока двери закрылись:

— Приятно, что славянские народы входят в среду европейских, но если они всюду будут входить с таким же шумом, как эта девица, то Европе придётся поохать. Садитесь, голубчик. Итак, вы в неё влюблены? Но ведь она помимо всего прочего совершенно невежественна, она не знает, что такое Зимний дворец!

— Я, ваша светлость, не влюблён. А она не столь невежественна, она взволновалась и не поняла вашей шутки.

— Шутки? Мне сейчас не до шуток, господин офицер. Сейчас вы поедете к себе и подумаете, каких секундантов послать к графу Герберту.

— Но, ваша светлость…

— Вы, я знаю, прекрасно бьётесь на шпагах, а того лучше стреляете?

— Если бы не умел биться на шпагах и не отличал бы курка от дула, я и тогда б не боялся дуэли, ваша светлость. Я опасаюсь, как вы изволили заметить, дипломатических осложнений.

— О, в Берлине столько дуэлей. Немцы их не замечают.

— Но, ваша светлость, если я убью сына Бисмарка?

— У него их много. До свидания, капитан-лейтенант.

Как только Ахончев покинул кабинет, тотчас же растворились двери в гостиную, и поспешно вошли Развозовская и Ахончева.

— Какой смелый офицер! Как предан России и славянству. Его слова заставляют меня передумать моё решение о невозвращении в Россию.

— Покойный мой муж относился, я вижу, к своему сыну пристрастно. Я должна исправить ошибку своего мужа и воспользоваться правами второй матери. Во-первых, он не должен драться на дуэли, ваша светлость…

— Простите, Ирина Ивановна, — перебила Развозовская, — он, разумеется, не должен драться, но какая же вы ему мать?! Он старше вас! Я ему невеста, и именно я должна заботиться о нём. Признаюсь, я не понимала его…

Вошёл слуга и объявил:

— Их светлость, лорд Биконсфильд.

Горчаков обрадовался:

— Приехал? Проси скорей, Да вот что, Лаврентий. Если я тебя крикну два раза: «Лаврентий, Лаврентий», ты не приходи. Приготовь чай. Карту, Нина Юлиановна.

— Какую карту, ваша светлость?

— Карту, которую я вам велел начертить. Да что с вами, сударыня? Ах, понимаю, с вами молодость и любовь…

Развозовская вспыхнула:

— Какая любовь?

— У кого любовь? — вспыхнула и Ахончева.

Горчаков будто не обратил внимания:

— О любви поговорим попозже, а сейчас — карту и прошу вас обождать в гостиной. Не думаю, чтоб лорд Биконсфильд долго задержался у меня.

Развозовская и Ахончева передали ему карту и последовали в соседнюю комнату, а старик закутал ноги пледом, устроился поудобнее и заглянул в карту.

— Превосходно, превосходно! — решил он. — Черта твёрдая, как императорской рукой проведённая. — Потянулся к столу, выдвинул ящик, достал печать, притиснул её к бумаге и положил возле себя карту, а печать убрал.

Только успел он это сделать, как вошёл лорд Биконсфильд, высокий, худой, несколько согбенный. Прядь волос падала вечно на вялое его лицо. Стёклышко блистало в его левом глазу. Поношенный фрак, впрочем, не лоснился, а был, как бы сказать-то, будто бы чуть ветх. Возможно, это происходило и оттого, что у владельца его и носителя была привычка, разговаривая, всовывать руки в задние карманы фрака и помахивать фалдочками в разные стороны. Сейчас же руки лорда были заняты, он держал в обеих крошечный букет подснежников.

Горчаков встретил гостя радушно:

— Дорогой сэр! Биконсфильд! Я безумно счастлив, что вы посетили берлогу умирающего русского медведя, Боже мой! Эти цветы мне? Любимые вами подснежники! И в это время года?! — Старик принял букет из рук гостя и принялся пристально, нарочито громко нюхать. — Амброзия!

Биконсфильд довольно произнёс:

— Учёный немецкий садовод с большим трудом вывел их к моему отъезду, князь. Узнав о вашей болезни, я решил поднести их вам, ваша светлость.

— Миллион, миллион благодарностей, сэр Биконсфильд. Но что я слышу? Вы уезжаете? У вас заболел кто-нибудь в Лондоне?

— Нет, уезжает вся наша делегация. Разве вы об этом не знаете, князь?

— Я никого, кроме врачей, не принимаю. А что случилось?

— Наши враги опубликовали майский наш меморандум. Министр иностранных дел подаёт в отставку. Правительство, вынужденное общественным мнением, пересматривает вопрос о передаче Бессарабии и Батума.

— Но вы должны разъяснить общественному мнению Англии, что Бессарабия незаконно отторгнута от России в 1856 году, а Батум — грузинский город.

— Это так, но вы сами, сэр, толкаете английское общественное мнение на дурные мысли о вас.

— Я, дорогой сэр Биконсфильд?

— Именно вы, князь. Разрешите быть откровенным? Только что Бисмарк вручил мне секретную телеграмму одного дипломата о согласии его на посылку к границам Индии армии в двести тысяч штыков. Я был возмущён. Рука моя совсем было протянулась, но в это время…

— Вы увидали глаза Бисмарка? — подхватил Горчаков.

— Откуда вы это знаете, князь?

— Привычка. Я много раз видел в глазах Бисмарка страстное желание войны с Россией — только чужими руками. Итак, вы, дорогой сэр, увидали это желание, и вам стало страшно?