Канун

Пятнадцать лет назад тоже была темнота, и ветер гулял в верхушках деревьев. Она ждала выписки из отделения. В коридоре. А врач все был занят и занят. Наверное, привезли кого-то – она видела, как доктор Сепп, на ходу надевая вынутую из кармана рубашки операционной формы мятую шапочку, шел в оперблок. В коридоре совсем темно, лампы дневного света перегорели, кроме одной, что возле дверей в операционную – да и та светила неровно, помигивая время от времени. Кадри стояла – вот так же, как сейчас, прислонившись к холодному стеклу. Больничное все давно сдала, одетая уже в свое. Пальто рядом лежало, на банкетке возле стены. Холодно почему-то стало, надела пальто.

Сепп вышел из оперблока. Уставший, лицо в свете мигающей лампы серо-зеленое. Сказал – минуту. Пошел в ординаторскую. Походка прихрамывающая, спина сутулая. И правда, возвратился вскоре с выпиской. Готова была заранее.

Кадри стояла напротив, в замешательстве крутила пуговицу на пальто. Сепп приоткрыл окно, закурил что-то дешевое и вонючее. Пуговица оторвалась от ткани, осталась между пальцами. От ребер металлической петли пальцам стало больно.

– Там всё написано, – выдохнул дым в щель между окном и косяком рамы, не глядя на Кадри.

– Я понимаю, что там написано. Вы скажите словами, если можно.

– Что вы хотите, чтобы я вам сказал?

– Вы сами знаете.

– Девушка, милая! Я не Господь Бог. Прогнозов дать не могу. Диагноз четко в выписке сформулирован. Остальное от меня не зависит.

– А от кого?

– Ну уж точно не от меня. Нужно заниматься собой, нужно лечить осложнения.

– Я буду…

– Предостерегу вас. Все говорят – буду. Мало кто делает.

– Я буду…

– Надеюсь. Вам не следовало делать того, что вы сделали. Я сожалею, что вынужден вам это говорить.

– Доктор, неужели нет шансов?

Сепп выбросил окурок в окно. Закрыл раму. Взял Кадри обеими руками за плечи.

– Деточка, тебе сколько лет?

– Восемнадцать.

– Ты молодая, соматически сохранная. Нужна профилактика. Нужно постоянное наблюдение. И лечение, если потребуется – безотлагательно, а не когда-то там «потом»! Я знаю две клиники – Стокгольм и Цюрих, там, возможно, справятся.

– А у нас?

Сепп повернулся и медленно, прихрамывая, двинулся в темноту, туда, где молочно-белым матовым стеклом светилась дверь отделения, отпустившего Кадри.

– Пицца приехала! – Андрей, пахнущий холодным ветром, аккуратно положил на стол коробки.

– Ну вот, сейчас наемся на ночь, а потом приснятся слоны на ушах. Пойду за тарелками.

– Каа, не хочу тарелки. Нам тут салфетки и картонные всякие штуки положили. Давай свинячить!

– Давай, Хрюн Моржов!

Андрей грыз пиццу с хрустящей корочкой, запивал томатным соком и совершенно примитивно, без всяких там эстетизма и интеллигентности думал: господи, ну какая же красивая баба! С какой стороны ни посмотри – бывает же такое!

Андрей был в курсе, что такое бывает. Теоретически бывает. В книгах описано, в кино снято. Цену книгам и кино Андрей знал – сам был не чужд. Но вот чтобы практически, и не просто где-то там, а здесь и с ним! Странное растущее чувство заполняло его, как гелий, поднимало, тащило в полет. Но вот назвать чувство он не мог – сразу появлялся страх, что, будучи названным, оно растворится, исчезнет. Андрей не хотел пошлости слов. Не надо слов, хочу только ощущений.

– Андрюш, давай спать! Глаза сами закрываются.

– Ты иди, Каа. Я следом. Я сейчас.

На краю дивана в гостиной лежали джинсы и свитер из ангорки, снятые им с Каа еще утром и больше не пригодившиеся ей сегодня. Андрей взял свитер – нежно, как маленького ребенка, и зарылся в него лицом. Все на свете скоротечно и неправильно. Все неверно и зыбко. Кроме меня и ее.

В юности Андрею время от времени снился один и тот же сон. Что он в родительской квартире, но родителей с ним нет. Только квартира немного не такая, какой должна быть. В какую комнату ни войди – в ней обязательно есть еще одна дверь. А за той дверью – другая комната, и тоже со второй дверью. Андрей блуждал по анфиладам комнат, обставленных какой-то дорогой, очевидно в кино им виденной, модерновой мебелью, и одна мысль посещала его в такие мгновения: это же все мое – так почему я об этом ничего не знал раньше, почему я здесь впервые, если оно мое и я всему здесь хозяин?! Вот и теперь, наяву – надо же было столько лет ходить кругами, чтобы вот так, как сейчас, открылись все анфилады, стали реальной реальностью! И столько еще всего у нас впереди!

Прежде чем выключить свет, он стоял и смотрел на нее спящую. Морщинки на лбу расправились. Припухлость под глазами стала меньше. На лице застыла легкая улыбка.

Утром Кадри красилась у зеркала. Андрей, усиленно притворяющийся спящим, любовался ею, оставив лишь щелочки между зажмуренными веками. Закончив, встала, взглянула в окно.

– Вставай, соня, вставай, малыш! Что сейчас тебе покажу-у-у…

Андрей обнял ее сзади, прижал к себе. Руки утонули в теплой ангорке.

– Там!..

За окном – вдали, над полем, висело молодое солнце. А под ним танцевали в небе тысячи птиц.

«Ave, Caesar, morituri te salutant!»[51] – ужаснулся внезапной мысли Андрей.

Глава 23

– Что для этого я должен сделать?