Капер

Я вдруг понял, в чем основное отличие рыцаря от пехотинца. Каждый рыцарь — индивидуальный боец, способный сражаться автономно. Даже когда рыцарь идет в атаку в строю, все равно он один, сам себе командир, и победа зависит только от его морально-волевых и физических качеств, а общая победа — это сумма индивидуальных. А пехотинец становится воином, только когда он часть подразделения, когда стоящие рядом соратники просто физически не дают ему струсить, убежать, не выполнить приказ. Он идет вперед, как бы становится смелым, подталкиваемый сзади и с боков, механически выполняя чужое решение. Его моральные качества отключены, пока давление не уменьшится до определенного уровня. Остаются только физические. Смелого можно заменить на труса — и ничего по большому счету не изменится. Выигрывает не индивидуум, а коллектив, и общая победа образуется из умелого применения сгустков грубой физической силы. В нашем случае их применили глупо.

На плотине загрохотали выстрелы из мушкетов. От отдачи мушкетер дергались так, будто его с маху двинули толстым бревном. В первой шеренге второй роты упал один человек, присел, схватившись за ногу, второй, сделал шаг вперед, а потом завалился на бок третий… На приказы офицера наступать никто не обращал внимание. После выстрела двух фальконетов, который пробили по бреши в рядах пикинеров, испанские солдаты, стоявшие в первой шеренге, начали пятиться. Давление передалось задней шеренге, и те, кто стоял подальше от командира, подчинились закону физики — начали движение по пути наименьшего сопротивления, догоняя удирающих солдат первой роты. За ним последовали стоявшие в первых трех шеренгах. Еще два выстрела из фальконетов убили и ранили несколько человек и придали ускорение уцелевшим. Командир роты пытался остановить их, что-то кричал, размахивая длинным мечом, но его никто не слышал. Поняв бесполезность своих усилий, испанский офицер развернул коня и трусцой, демонстрируя пренебрежение к врагу, поскакал за бегущими солдатами. По нему стреляли наши мушкетеры, но никто не попал.

Гезы с плотины добили раненых испанцев. Кое-кто, перерезая глотку беспомощному врагу, кричал: «Это тебе за Гарлем!». В плен никого не брали. Трупы вытряхнули из доспехов, одежды и обуви и оставили на съедение хищникам.

Саперы опять принялись за дело. Работали споро. Им помогали гезы, подменяя уставших.

— Когда предыдущую плотину взрывали, я подумал, что пришел Судный день! — услышал я слова одного из них. — Недаром говорят, что Мальтиец с чертями знается!

Это прозвище у меня появилось в последнее время. Видимо, гезам кто-то сведущий пересказал мою легенду, из которой выдернули самое диковинное для них.

Плотину взорвали после полудня, распугав стаю воронов и ворон, слетевшихся со всех сторон на обильную трапезу. Черные и черно-серые птицы, напоминающие инквизиторов, перескакивали с трупа на труп, выклевывая в первую очередь самое вкусное — глаза. Потом принимались за губы, языки и другие менее лакомые части. На этот раз взрыв был слабее, разметал землю и обломки бревен всего в радиусе метров двести. Морская вода устремились в брешь, размывая ее, мощной волной пошла по поверхности озера, которое теперь много лет не назовешь Пресноводным.

Моя плоскодонка, саперов и еще одна с порохом, попав в озеро, легла в дрейф, пропуская вперед суда с десантом. Мы свое дело сделали. Теперь пусть другие повоюют, захватят форты на канале. Канал узкий, на одно судно. Бортом к форту в нем не развернешься, а стрельбой из носовых орудий передового судна большого вреда не причинишь. Если в фортах много пушек и солдат, а говорят, что их много, захват канала обойдется нам дорого. Теперь роли поменяются, и у испанцев будет шанс рассчитаться за поражение у плотины. Рядом с нами остановились суда с припасами. На них везли провиант и боеприпасы для осажденного Лейдена. Судя по лицам, экипажи этих судов не сильно расстраивались, что им не придется лезть под испанские ядра и картечь.

Я пристроился полулежа на носовой банке, чтобы покемарить, наверстать упущенное ночью. Вырубился сразу. Сквозь сон слышал приглушенные выстрелы из пушек и мушкетов. Проснулся, когда начало сереть. Моя плоскодонка находилась на прежнем месте. В дно воткнули шест, вокруг которого завели кончик с бака. Типа встали на мертвый якорь. Глубина здесь около полуметра. Дальше, за пределами канала, еще меньше, даже на наших мелкосидящих посудинах не пройдешь, а им всего-то надо сантиметров тридцать-сорок. Рядом стояли суда с припасами. Ближе к каналу — наш грозный военный флот с флагманом «Делфтский ковчег».

— Не взяли форт? — спросил я капрала Бальвина Шульца, который по корабельной привычке охранял мой сон и покой.

— Нет, — ответил он. — Как только вошли в канал, их обстреляли из пушек, потопили две лодки. Остальные сразу погребли в обратную сторону. Сейчас совещаются, решают, что дальше делать.