Капер

В конце апреля я вышел на фрегате «Роттердам» в одиночное плавание. Америка с ее влажной жарой меня больше не привлекала. Отправился крейсировать возле Пиренейского полуострова. В Португалии сейчас происходила очередная смута. В последний день января умер король Энрике, не назначив наследника. На трон претендовали законнорожденный внук португальского короля Мануэла Первого и нынешний король Испании Филипп Второй, которого португальцы не желали иметь своим правителем, и еще три человека: Рануччо, одиннадцатилетний сын Алессандро Фарнезе и законнорожденный правнук Мануэла Первого; Жуан, герцог Браганса, внебрачный сын португальского короля Жуана Третьего, сына Мануэла Первого; и Антонио, приор мальтийских рыцарей, внебрачный сын инфанта Луиша, другого сына Мануэла Первого. У Алессандро Фарнезе хватило ума избавить сына от непосильной ноши, чем заслужить благодарность короля Испании. Бастарды, как обычно, не устояли перед искушением. Война пока не началась, но понятно было, что без нее не обойдется.

Этот галеон мы чуть не попустили. Ночью шли на зарифленных парусах со скорость узла два в сторону Гибралтара. В предрассветных сумерках впередсмотрящий разглядел у нас по корме силуэт корабля, мимо которого мы проскочили в темноте. У вахтенного офицера Матейса ван Лона, которого я взял в рейс вместо Яна ван Баерле, хватило отваги разбудить меня. Мой шурин, зная, как я зол спросонья, вряд ли бы так поступил.

— Что за корабль? — спросил я, не открывая глаза.

— Галеон, большой, — уверенно ответил Матейс ван Лон и менее уверенно добавил: — Испанский.

— А не португальский? — задал я вопрос, смиряясь с необходимостью вставать с кровати.

— Испанский, — уже твердо произнес вахтенный офицер.

Не знаю, на чем основывалась его уверенность. Может быть, на желании захватить такой большой корабль. С убранными парусами и флагами португальские галеоны не отличаются от испанских. Тем более, что построить могли в одной стране, а эксплуатировать под флагом другой.

— Идем к нему, — приказал я.

Матейс ван Лон быстро вышел из каюты. Загудела боцманская дудка, объявляя аврал. По палубам зашлепали босые ноги матросов, готовящихся к работе с парусами при повороте корабля на обратный курс.

Я полежал еще минут пять. Появилось огромное желание послать все к чертовой матери и приказать возвращаться в Роттердам. При этом я понимал, что уже на полпути домой передумаю. Иногда мне кажется, что, проведя на суше больше четырех месяцев, я начинаю углубляться в землю, сам себя хороню. Море — это продолжение жизни. Как выяснилось теперь, море — это еще и дорога в вечность.

Галеон мы догоняли больше часа. Ветер был всего балла три, и нам пришлось идти острее, чтобы обогнать галеон до того, как он приблизится к берегу. Не знаю, зачем он туда рвался. Осадка примерно такая же, как у нас, если не больше, потому что в полном грузу. Значит, мелководье его не спасет. Может быть, решили высадиться на берег, надеясь избежать плена.