Капер Его Величества

Тюрьма – надежный ориентир, Кидд был рад тому, что так легко до нее добрался. Теперь ему предстояло миновать сукновальный сарай, пшеничный склад, и можно поворачивать налево.

Нет, очень темно.

На какое-то время он снова засомневался, а стоит ли ему блуждать во тьме этой египетской ради сомнительного по своим моральным качествам дела. Но тут ему сама собой явилась подмога. Из караульного помещения при тюрьме вышел патруль, тот самый, который он видел возле кордегардии форта, и зашагал вверх по нужной Кидду улице.

Иногда, оказывается, патруль не просто бродит взад-вперед по берегу моря, прислушиваясь к однообразному плеску волн, но позволяет себе забраться в самые дебри пропитанного тьмою города.

Кстати.

Уильям осторожно двинулся вслед за большим тусклым фонарем, несомым одним из патрульных.

Мушкетеры громко переговаривались, это тоже его устраивало, так как скрадывало звук его шагов.

Несколько раз, когда шумные обсуждения качества местного рома вдруг стихали, Кидд застывал в первой попавшейся позе, как это было принято в детских играх фермерских ребят у него на родине.

Ему казалось, что патрульные прислушиваются, почуяв, что за ними кто-то движется.

Когда они продолжали движение или болтовню, он успокаивался.

Один раз получилось так: он, заметив, что фонарь остановился, а речь прервалась, замер, опираясь на землю одною правой ногой. Левую он медленно опускал, чтобы не ударить каблуком о какой-нибудь неуместный камень.

И в этот момент из плотной тьмы перед глазами на него вылетело существо, кажется, женского рода, в свободном, широком платье и с тюрбаном на голове.

Он едва не вскрикнул, но успел понять, что это всего лишь негритянка, куда-то посланная своей хозяйкой. Равновесие же потерял и шумно свалился в какой-то колючий куст.

Его спасло то, что исчезающая в ночи, сходная с нею по цвету, девица громко хихикнула, ей было весело оттого, что она так сумела напугать белого господина.

Это хихиканье и спасло капитана Кидда от разоблачения.

Фонарь поплыл дальше, и в свете мелькнула знакомая решетка.

Уильям понял, что он пришел.

В доме майора ему приходилось бывать не один раз, поэтому он, даже ничего перед собою не видя, неплохо ориентировался в чернильном пространстве сада. Кроме того, в письмах, полученных им, содержались довольно пространные и толковые рекомендации, как следует пробираться в тот конец сада, где должна была состояться вожделенная встреча душ.

К тому же начинало светать.

Ни о каком восходе солнца речи еще не было, просто правление темноты сделалось менее полнокровным и в горении звезд почувствовалось что-то предсмертное.

Обняв теплый, шершавый ствол магнолии, Кидд проник в то отверстие в ограде, которое столько раз воспевалось в анонимных девичьих посланиях. И попал, как ему обещалось, в благоуханный цветник. Он был бы взволнован облаками запахов, когда бы и без того не трясся от ужаса.

Розарий следовало обогнуть по дорожке, посыпанной белым морским песком.

Он хрустел, как предатель, и Кидду казалось, что звук его шагов разносится набатом над всем невисским побережьем.

Теперь несколько ступенек. Каменных, звучных, как ушные перепонки дрозда.

Преодолено! С помощью необыкновенно замедленных, акробатически сложных движений.

Вон она, эта беседка.

Скрытая от окон дома двухъярусной волной жасмина. Белый купол на шести тонких, почти невидимых опорах.

Оставалось рассмотреть, есть ли кто-нибудь в этой беседке, ждут ли уже эпистолярного гостя.

Стараясь вести себя как можно осторожнее, хотя осторожнее было уже явно некуда, Уильям Кидд направился к ней. Мешали рассмотреть все как следует торчащие отовсюду ветви.

Вот он уже совсем близко.

Надо только осторожно отодвинуть вот эти листья…

И тут раздался страшный грохот.

Надо сказать, что пресловутая беседка стояла на террасе, нависшей как раз над бухтой. Тьма, наполнявшая бухту, внезапно лопнула, разорванная красно-белым громадным всполохом. Раздался треск, визг, еще какие-то звуки, которые даже трудно описать. Тьма тут же сомкнулась, намертво поглотив громоподобное событие.

Кидд бросился вон из майорского сада, так и не узнав, ждал ли его кто-нибудь в предрассветной беседке. Пробегая по улицам Порт-Элизабет к набережной, он всерьез считал этот грохот ему, Уильяму Кидду, личным предупреждением. И только оказавшись на берегу, он осознал, что все обстоит несколько сложнее и чуть-чуть иначе.

Прежде всего выяснилось, что это был никакой не взрыв.

Это был залп.

Залп этот произвел «Блаженный Уильям», покидая гавань Порт-Элизабет.

Эта пушечная канонада не стала салютом в честь присутствующих в гавани, но пришлась точно в борт шестидесятипушечного корабля «Нортумберленд», который должен был сопутствовать «Блаженному» в предстоящем плавании.

Залп был произведен одновременно и подло, и грамотно. То есть прямо над ватерлинией. В быстро рассеивающейся утренней дымке было видно, как суетятся на палубе «Нортумберленда» полуголые матросы. Поскольку предательский залп изрешетил левый борт, они сбрасывали в воду пушки правого, чтобы хоть таким образом удержать свое судно на плаву.