Капетинги и Франция

Так, используя различные обстоятельства, подталкивающие к нему, с намерениями, зовись он Филипп-Август, Людовик Святой или Филипп Красивый, стать сувереном, которому все должны повиноваться, французский король смог принять вид отца и главы своей знати, защитника самых униженных подданных, поборником свобод церкви, и этого повиновения, которого было трудно потребовать, он добился. Различные классы общества без серьезного сопротивления заняли заранее приготовленное им место.

Глава XII Интеллектуальные и моральные основы

Собрать воедино территории, подготовить политические и административные кадры, заставить население королевства принять их — все это было необходимо для создания Франции, и в то же время недостаточно. Чтобы созданное терпеливыми усилиями трех веков оказалось прочным, следовало совершить слияние собранных таким образом элементов, вдохнуть душу в это огромное тело.

Думали ли об этом Капетинги? Позволительно в этом усомниться. Эти суверены, как мы уже говорили и настаиваем на этом, работали над будущим бессознательно. Люди действия, они жили настоящим, слишком наполненным трудностями, чтобы оставалось время, даже если бы они и пожелали, думать о другом. Идея нации в том смысле, который вкладывают в нее наши современные умы, казалось, была им, как и их современникам, чуждой. Но, несомненно, они могли работать над ее созиданием, сделав ее рано или поздно реальностью.

Нация состоит, прежде всего, из людей, говорящих на одном языке. И, когда мы говорим о едином языке, мы вовсе не имеем в виду различные наречия, произошедшие от одного и того же дальнего лингвистического корня, но о языке, в котором могут еще существовать разные диалекты, по своей природе не мешающие различным национальным группам без труда понимать друг друга. Конечно, это не относилось к Франции в эпоху избрания Валуа.

В самом деле, существовало большое различие в наречиях Севера и Юга, языка ойль и языка ок, к которым следует прибавить кельтский диалект Бретани и германский диалект Фландрии. Если к ним добавить язык клириков, латынь, то можно сказать, что в момент угасания капетингской династии в королевстве Франция говорили на пяти различных языках.

И, однако, один из этих языков — язык, на котором говорили в старом королевском домене, парижской области, начинает опережать другие, становясь литературным. Это и язык, на котором самовыражается королевская власть, язык, используемый для ведения дел в Парламенте, язык, часто используемый в общественном управлении, впрочем, конкурирующий с латынью и языком ок.

Если употребление французского языка публичной властью обязано капетингским властям, то Капетинги лишь косвенно и с запозданием ответственны за выбор этого языка как литературного средства. Известно, что потомки Гуго Капета вплоть и включая Людовика IX, кажется, не имели, за исключением Роберта Благочестивого, великой склонности к духовным вещам. Нас удивляет при чтении произведений, дошедших до нас, слабая роль, которую играет французский король в литературе XII и XIII в», Однако, возможно, не следовало бы делать слишком радикальных заключений из этого молчания литературных произведений о французской королевской власти. Столько исчезнувших произведений могли содержать обратные сведения! Тем не менее, при современном состоянии нашей документации кажется, что крупные феодальные дворы — Шампань, Фландрия, Бургундия — сыграли в развитии французской литературы в эту эпоху более значительную роль, чем двор короля Франции.

Ситуация меняется с восшествием на трон Филиппа III и браком этого суверена с юной Марией Брабантской. Именно в правление этого сына Людовика Святого, для которого его наставник, доминиканец Лаврентий Орлеанский составил на французском языке, хотя и был по рождению флорентийцем, «Сумму короля», столь же значительную, сколь и непонятную, французский двор начинает ориентироваться на литературное меценатство, а суверены и их окружение обнаруживает вкус к духовным вещам. И скоро, как предвосхищение прекрасных картезианок XVII столетия, придворные дамы Филиппа Красивого делают успехи, как по крайней мере нас уверяет майоркский посланец Рамон Лулл, познавая доктрины этого оригинального и глубокого доминиканца.

Король начинает занимать в литературной области приличествующее ему место, такое, какое он занимает в политическом устройстве. Но династия вот-вот исчезнет. Валуа унаследуют эту традицию и разовьют ее. И если под влиянием королевской власти язык ойль окончательно станет языком французской литературы, то приписывать Капетингам инициативу в этом успехе мы не можем. Они лишь ускорили уже набравшее силу движение.