Капетинги и Франция

Представляется, что в XI и XII вв. служба королю рассматривалась исключительно как источник выгоды. Такой преданный королевский агент, как аббат Сугерий, имел больше в виду интересы своего аббатства Сен-Дени, нежели интересы королевства. Большая часть королевских чиновников, служа суверену, ищет личной выгоды. Прево, приобретя на торгах свою должность, думает, прежде всего, не только о том, чтобы покрыть расходы, но еще и извлечь как можно больше выгоды, делая для этого все, что только возможно, даже с риском нанести ущерб домену. Со своей стороны, крупные чиновники стараются сделать свою должность доходной и закрепить ее за своими наследниками, присвоить власть, делегированную им сувереном.

Подобное состояние умов никогда полностью не исчезнет, поскольку королевские агенты — люди. Но оно становится более редким, и мы увидим в XIII и XIV вв., что королевские чиновники исполняют свои функции с иным менталитетом. Отныне мы сможем констатировать у большей части их чрезвычайную страсть к интересам суверена, правам короля, заслоняющую личный интерес. Мы увидим, как они требуют не только то, что должно королю, но и то, что, как они полагают, выгодно для него, даже если его право на эти выгоды недостаточно установлено. Они доходят до того, что преступают королевские инструкции, порой идут наперекор королевской воле, например, по части продаж, когда они полагают, что эта воля действует наперекор интересам монархии.

Именно в этом заключается главное новшество. Отныне монархии служат агенты, о которых можно сказать, что они большие роялисты, чем король. Это отмечали давно. Но кажется, при этом мало интересовались причинами такого изменения, не спрашивали себя, почему королевской власти служили с такой преданностью, почему служба этой власти становится честью, которой добиваются.

Однако нельзя сказать, что Капетинги вознаграждали слишком щедро своих агентов. Даже отдавая отчет в той мере, в какой мы можем это оценить, об относительной стоимости серебра, выплаты остаются скромными. Бальи Вермандуа получил 739 ливров в 1269 г., немногим более 500 ливров в 1275 г., 292 ливра в 1305 г., 500 ливров в 1323 г. (но следует прибавить к этим функциям бальи функции сборщика), снова 292 ливра в начале правления Филиппа VI Валуа. Правда, бальи может получать дары, «куртуазности», как говорили; но ордонанс 1256 г. ограничил их размеры до 10 су в неделю, от 25 до 26 ливров в год, и уточнил, что нельзя подносить золото или серебро, но только мясо, фрукты или вино. И Филипп де Бомануар, бальи короля Филиппа III, заявлял, что «слишком вероломен тот, кто подобными дарами посягает на право другого»[205].

По жалованию наиболее значительных из локальных агентов можно судить, что получали их подчиненные. Крупные сановники центрального управления наделялись не лучше. Пьер Флот, хранитель печати, получает 500 ливров в 1299 г.; казначей короля — 600 ливров. Очевидно, следует прибавить к этой плате какие-то поступления натурой, плащи, пищу, дрова; но все это нас далеко не уведет. И можно сказать, что, традиция мало или недостаточно оплачиваемого французского чиновника восходит к самим истокам французской администрации.

Заметим, что денежное довольствие и оброк натурой составляли лишь малую часть выгод, извлекаемых королевским агентом из его должности, и для XIII–XIV вв. справедливо изречение лорда Сандвича: «Человека обогащает не плата за место, которое он занимает, но случаи, когда он может получать деньги, занимая это место», поэтому на вопрос о плате можно ответить отрицательно, опираясь на свидетельства, собранные королевскими расследователями, посланными в провинции для сбора жалоб подданных.

Если просмотреть то, что дошло до нас от этих расследований, то мы там обнаружим не столько обвинения в продажности, сколько в злоупотреблении властью, угнетении, выражающихся в вымогательстве денег, но денег, предназначенных для сундуков короля. И, когда мы встречаем обвинения в продажности, они чаще всего выражены в выражениях достаточно неопределенных, так что мы вправе себя спросить, не выражают ли они всеобщую и детскую веру во всемогущество денег; не являются ли они реваншем управляемых, предпочитающих считать и говорить, что чиновники преуспели в деле коррупции. Наконец, если некоторые из этих обвинений и справедливы, не следует забывать, что они касаются отдельных случаев и из них не следовало бы извлекать общее правило.

Так что трудно приписать одним корыстным и денежным мотивам тягу, испытываемую чиновниками к королевской службе. Здесь другое. Один из наиболее известных королевских агентов, Филипп де Бомануар, нарисовал знаменитую картину добродетелей, которые должны быть присущи бальи[206]. Справедливо замечали, что сам Бомануар не всегда демонстрировал добродетели, которые он рекомендовал. Это возможно, но не менее справедливо и то, что у Бомануара при его должности бальи существовала возвышенная и непредвзятая концепция, даже если он сам и был неспособен следовать в действительности идеалу, который проповедовал.