Капетинги. История династии (987–1328)

Широкое распространение стрельчатого свода и аркбутанов (появившихся в конце XII в.), передававших усилие распора от сводов, позволило снижать нагрузку на здание, делая его при этом светлей и сохраняя его вертикальность. Это решение (несомненно, объясняющее восприимчивость публики нашего времени к готическому искусству) позволяет как утверждать, что «ни один стиль не был в более глубокой степени архитектурным»[173], чем готическое искусство, так и парадоксально считать его «архитектурным извращением», поскольку каменные стены заменялись стеклянными перегородками. Витражи и огромные «розы» окрашивали свет (в Шартре, Бурже, Ле-Мане…). Церковь поднималась настолько высоко, насколько было возможно, поднимая друг на друга аркады, галереи, трифорий и верхние окна (свод собора в Бове в XIII в. дважды обрушился). По гармоничному фасаду, обрамленному башнями или шпилями, можно было снаружи понять, как выглядит поперечный разрез нефа. Это монументальное воплощение «принципа прояснения» перекликалось с философскими и богословскими построениями учителей схоластики. Для их трудов были характерны та же логика взаимосвязей и членения и тот же размах, что и для современных им зданий. Вот почему гипотезу о «причинно-следственной связи» между «схоластическим мышлением» и «готической архитектурой» нельзя отметать с порога. Ведь эти новые архитектурные формы возникали во времена Абеляра и Гильберта Поретанского. Первые «суммы теологии» создавались тогда же, когда появилась готика как таковая, — в последней трети XII в. Сравнение писательского метода Фомы Аквинского в середине XIII в. с готическим собором[174] в противоположность методу Гильома из Сент-Амура, еще ассоциирующемуся с романским архитектурным стилем, — блистательно. Согласно Эрвину Панофскому, эти хронологические совпадения неслучайны и объясняются распространением habitus'а, созданного схоластикой и влиявшего на архитектуру. Эту «ментальную привычку» можно определить, как «систему глубоко усвоенных схем, позволяющих порождать все мысли, перцепции и действия, характерные для какой-то культуры и только для нее»[175]. Так, «принцип прояснения», царивший в схоластическом мышлении, на взгляд этого автора, «совершенно естественно, поскольку схоластика имела монополию на образование, был принят всеми людьми, ведшими интеллектуальную жизнь, став настоящей "ментальной привычкой”», а значит, и архитекторами, «которых тоже считали схоластами». Единственный (но показательный!) пример: на могиле архитектора Пьера де Монтрея, работавшего в соборе Парижской Богоматери во второй половине XIII в., была сделана надпись «доктор каменщиков»! В самом деле: так же как университетские мыслители, которым уподобляет его это титулование, старались проводить ясное различие между «святилищем веры» и «сферой рационального познания», провозглашая при этом, что «содержание этого святилища должно оставаться ясно различимым […], классическая готическая архитектура отделяет внутренний объем от внешнего пространства, добиваясь при этом, чтобы первый в некотором роде проецировался через структуру, служащую ему оболочкой» (Эрвин Панофский).

Французское королевское искусство

Общим для схоластики и готического искусства был и центр, откуда они распространялись, — Иль-де-Франс, ядро королевского домена. Старания капетингских королей централизовать власть, предпринимавшиеся со второй половины XIII в., неизбежно породили тенденцию к унификации художественных форм, выражавшуюся в распространении специфического стиля. Капетинг, провозглашавшийся королем «милостью Божьей», становился объектом поклонения в настоящей монархической религии, одним из полюсов которой служило аббатство Сен-Дени, где хранились инсигнии королевской власти и составлялись официальные «Хроники», а другим — Реймсский собор, где (в память о крещении Хлодвига) совершали миропомазание, наделявшее государя сверхъестественными способностями. Перестройка фасада и «шеве» монастырской церкви Сен-Дени (1140–1144), предпринятая Сугерием, советником Людовика VII, ознаменовала появление специфически «французского» искусства. Век спустя, когда как раз перестраивались хоры и трансепт королевского аббатства (с 1231 г.), уже полным ходом шло строительство собора Реймсской Богоматери, начатое архитектором Жаном из Орбе около 1210 г. и продолжавшееся до конца века.

Однако за исключением Сент-Шапель, на строительство которой, начатое в 1242 г. по инициативе Людовика IX, выделившего сумму в 40 тыс. турских ливров, королевских строек как таковых было немного. Меценатство, которым занимались Капетинги, в основном было скромнее демонстративного меценатства английских королей. Король Франции предпочитал быть не заказчиком («патроном», если использовать терминологию, предложенную Пьером дю Коломбье[176]), а донатором или основателем, в дальнейшем же ограничивался тем, что демонстрировал благосклонность к начинанию — и при необходимости давал субсидии.