Теперь король окружил себя людьми компетентными, верными и сознающими свою миссию. Ги Фулькуа, юрист с Юга, овдовевший и после этого постригшийся в монахи, вышел на первый план и стал столпом королевского совета. Он быстро поднялся вверх в церковной иерархии, став в 1257 г. епископом Ле-Пюи, став 1265 г. — папой под именем Климента IV. С тех пор он активно поддерживал анжуйскую политику в Италии, находя полное согласие у флорентийских банкиров. Другой юрист, Пьер де Фонтен, с 1252 г. бальи Вермандуа, довольно ярко воплощал тип «рыцаря короля» (chevalier-le-roi
), позже широко распространившийся. Он вошел в королевский совет, в 1258–1260 гг. заседал в парламенте и выполнял разные поручения в провинции. В «Письме другу», написанном между 1253 и 1258 г., он попытался проанализировать кутюмы Вермандуа в свете римского права. Что касается Эда де Лорриса, он сформировался как администратор в апанаже Анжу, прежде чем в 1254 г. поступить на королевскую службу. С ним можно сравнить Жюльена де Перонна, пикардийского бальи, поднявшегося в высшие сферы в качестве советника парламента. Наконец, францисканец Эд Риго был не только советником, к которому король особо прислушивался, но также его наперсником и внимательным прелатом, который с 1261 по 1269 г. вел дневник своих пастырских визитов, очень ценный в том отношении, что отражает состояние сельских приходов в Руанской епархии. Так ли далеко было в то время от попечения о душах до гражданской администрации? Разве на вершину государственной власти не вели два главных пути: проявление компетентности в наиболее структурированном аппарате, церкви, и неторопливая карьера в «региональной» администрации?В системе, центром которой еще оставался монарх, очень влиятельными людьми были его приближенные. Службы в ведомстве двора были поделены между разными кланами. Известны настоящие династии камергеров, например Вильбеоны и Шамбли. Играла свою роль и солидарность географическая: так, выходцы из Тура способствовали возвышению Пьера де Ла Бросса, служащего двора, финансовые способности которого ценил Людовик IX и которого при Филиппе III Смелом ждала трагическая гибель.
Подъем политического мышления
Больше, чем на отдельных людей, попавших в милость при дворе, внимание следует обратить на интенсивные политические размышления, какими на второй стадии царствования занимались богословы и юристы. Умозрительные рассуждения Фомы Аквинского, который преподавал в Италии с 1259 по 1268 г. и на Людовика Святого почти не повлиял, в расчет можно не принимать[198]
. Зато нужно отметить активность некоторых братьев-доминиканцев из монастыря на улице Сен-Жак, которые, как считается, были чем-то вроде политической академии Людовика Святого. Когда король обратился к Гумберту Римскому, тот якобы попросил группу монахов составить «Зерцала», предназначенные для государей. К этой категории относятся две работы Винцента из Бове, в том числе «De morali principis Institutione» (О нравственных устоях государя), написанная между 1260 и 1263 г., и другое маленькое сочинение неизвестного брата-проповедника — «De eruditione principum» (О просвещении государя)[199]. При этом не все политические трактаты той эпохи принадлежали доминиканцам. Цистерцианец Иоанн Лиможский между 1255 и 1260 г. составил трактат «De regia disciplina» (О королевском обучении), а францисканец Гвиберт из Турне в 1259 г. написал для короля трактат «Eruditio regum et principum» (Просвещение королей и князей). Цель всякой власти, напоминал он как верный ученик святого Августина, состоит в том, чтобы подавлять дурные побуждения и предписывать или восстанавливать нравственное церковное наставление. Но государь должен также стремиться к общему благу государства, защищать обездоленных и слабых, служить щитом смиренным. Кроме того, он должен уметь добиваться любви подданных, выказывая милосердие и остерегаясь впадать в тиранию. Гвиберт очень болезненно воспринимал злоупотребления власти, жертвами которых становились прежде всего бедняки, особенно в судах, ввиду коррумпированности должностных лиц. Бедняк перед судом, напоминал он, это Иисус перед синедрионом. По отношению к нему сильные мира сего, солидарные меж собой, не стесняются использовать любые средства. Этот ученик поверелло из Ассизи беспощадно называл их пиявками, пьющими кровь бедняков, саранчой и хищниками и не испытывал особого почтения к придворному монашеству, очень многочисленному в это царствование, признавая при этом, что некоторые из них приносят пользу на службе церкви, на службе обездоленным и внушают уважение к законам[200].