— Карай богохульство
: ордонанс 1269 г. представлял собой настоящую «сумму» по этому вопросу, ведь до отъезда в крестовый поход надо было срочно очистить речь жителей королевства, чтобы заручиться Божьей помощью. В кампании по оздоровлению общественной нравственности были использованы все средства, какими располагало государство. «Да будет объявляться в городах, на ярмарках и на рынках не менее раза в месяц, чтобы никто не дерзал клясться никакими частями тела ни Бога, ни Богоматери, ни святых, не произносил никакой хулы и дурного слова […], оскорбляющего Бога […], если же он это сделает, будет за это наказан […]. Тот же, кто это услышит или узнает, обязан донести об этом суду». То есть донос сделался в то время обязанностью. Богохульники облагались огромными штрафами — от 20 до 40 ливров, в зависимости от положения. Неплатежеспособные бедняки имели право на позорный столб и шесть дней заключения. Суммы штрафов подлежали разделу между доносчиками, судьями и местными сеньорами. Преследование богохульства стало государственным делом: нужно было во что бы то ни стало отучить народ от языковых вольностей, заставить грех отступить, приблизить земной град к небесному. Ради этого мобилизовали весь руководящий состав — бальи, прево, мэров, сеньориальных судей. Нерадивые чиновники подлежали такому же наказанию, как и богохульники. Над ними тоже следовало установить надзор в рамках системы, тоталитарной по духу, но не на практике — ввиду ограниченности средств. Этот ордонанс, который вышел далеко за рамки узаконенного ханжества, представляется мне совместным порождением инквизиции (поскольку предусматривались следствие и доносы), обязательной исповеди (поскольку была разработана иерархия проступков и предполагалось создать настоящую полицию нравов) и зарождавшегося государства Нового времени, признаками которого были тесная взаимосвязь феодальных и государственных структур и ненасытные финансовые аппетиты. Тем не менее попытки установить полный контроль над поведением людей и пресекать самые укоренившиеся привычки повсюду «проседали». Поскольку социальная «сеть» оставалась редкой, создание общества «чистых», которые бы говорили на языке ангелов, оказалось недостижимой мечтой.— Установи повсюду мир
: Людовика IX ужасало, что христиане терзают друг друга. На его взгляд, допустимой была только война с неверными. Внутри его королевства война могла быть лишь последним средством, после того как исчерпаны все возможности примирения: «И если перед тобой неправы, испробуй несколько путей отстоять свою правоту, прежде чем начинать войну». Добрый король опасался, что первыми жертвами любого конфликта могут стать клирики и бедняки.Здесь напрашивается рассказ о знаменитых третейских судах Людовика Святого, которым Жуанвиль посвятил сто тридцать седьмую главу своего сочинения. «Это был человек, который больше всех на свете заботился о мире между своими подданными и особенно между соседними знатными и влиятельными особами королевства». Когда феодальное общество достигло определенного равновесия, третейский суд стал обычным делом. При разрешении конфликтов юридические средства иногда могли выглядеть предпочтительней, чем использование оружия. Кроме Амьенской мизы 1264 г., «все эти арбитражи относились к конфликтам между владетельными сеньорами восточной и северной частей королевства, одни из которых были вассалами французской короны, другие находились за пределами того, что называли «территориями ленной зависимости» (от французского короля) (mоuvance
), и зависели от империи»[232].Пероннский приговор в сентябре 1256 г. положил конец ссоре Авенов и Дампьеров из-за наследования Фландрии и Эно. Было принято ловкое решение — разделить обе провинции между собой. Жан д’Авен должен был принести оммаж «за Эно, от которого отделили некоторые земли, присоединив их к Фландрии […]. Все представители рода поклялись вечно соблюдать мир». Через девять лет началась тяжба за землю и замок Линьи между Тибо II, графом Барским, и Тибо V, графом Шампанским и королем Наваррским. Людовик IX поручил Пьеру Камергеру разобраться в этом деле, после чего добился от обеих сторон прекращения ссоры и поместил крепость, за которую они спорили, под секвестр. Капетинг выступал в качестве третейского судьи на территории империи после возвращения из Святой земли еще несколько раз — он разбирал конфликты между жителями Безансона и их архиепископом, между горожанами Лиона и канониками собора, между Жаном и Гуго Шалонскими (тянувшийся пять лет), между «дофином» Гигом VII и графом Филиппом Савойским. У бургундцев и лотарингцев авторитет французского короля затмил императорский. Сеньоры с периферии усвоили привычку обращаться со своими делами к иностранному королю, настолько чуждому всякого макиавеллизма, что он мог казаться немного наивным, даже когда использовал самый ловкий прием, чтобы обеспечить безопасность своих земель.