Капетинги. История династии (987–1328)

Очень большое собрание состоялось в Париже в августе 1314 г., чтобы поддержать усилия властей в войне с фламандцами. Конфликты, ставшие следствием Атисско-Монсского договора, так и не были улажены. Кто будет платить репарации — патрициат или простой народ? Конференции в Турне в сентябре 1311 г. закончились безрезультатно. Агенты Филиппа IV попытались поднять фламандцев на восстание против их герцога, обвиняя его в том, что он присвоил часть собранных денег. В Понтуазе, вероятно, было заключено соглашение, по условиям которого шателенства Лилль, Дуэ и Бетюн присоединялись к королевскому домену. Но ни фламандцы не прекратили своих проволочек, ни французы — своих хитрых уловок. В июне 1314 г. по инициативе графа Фландрского, выведенного из себя вмешательствами французов в его дела, произошел разрыв. Поэтому Филиппу Красивому пришлось просить помощи у подданных. Перед Штатами, собравшимися в августе, красноречие показал Ангерран де Мариньи. С высоты помоста, сообщают «Большие французские хроники», он «показывал и демонстрировал, будто проповедуя народу». В форме проповеди он «произнес речь о природе и пище (de nature et de norriture)», добившись от представителей городов положительного ответа. Но собранная талья оказалась слишком тяжелым бременем, и Мариньи быстро стал «ненавистен простому народу».

Недовольные, которых была тьма, не замедлили проявиться. Добрые люди и горожане были измучены тем, что столько платят «и постоянно слышат, что казна пуста». Мелкая знать болезненно воспринимала необходимость платы за неучастие в военной службе, монетные мутации и конкуренцию со стороны зажиточных горожан — покупателей фьефов. Владельцы крупных фьефов жаловались на вмешательство бальи в их дела и на притязания легистов. Князья из королевского окружения ненавидели вытеснявших их советников. В этой напряженной атмосфере в конце лета 1314 г. началось движение баронских лиг (Ligues Baronniales), направленное против короля, которого обвинили в том, что он пожирает собственный gent (народ), против новых займов (которые пришлось отменить) и против неоднократных нарушений местных обычаев. Протесты начались во французской глубинке — в Пикардии, Нормандии, Пуату, Бретани и Оверни, в то время как королевская армия безуспешно осаждала Лилль. Филипп IV попытался подавить восстание, приказав арестовать мятежников и отдать их под суд парламента. Но ничто не помогло. Движение приобрело размах, получив поддержку народа и духовенства. Собравшись в Дижоне, сто десять знатных бургундцев разработали для себя организацию и программу и сформировали постоянную комиссию. Их примеру последовали в Шампани и Форе. Вскоре возникли конфедерации — между Вермандуа, Бовези и Артуа, а также между Шампанью, Бургундией и Форе. 24 ноября 1314 г. все эти провинции образовали общую коалицию. И лишь тогда в бой вступили нормандцы, бретонцы, лангедокцы и овернцы. Повсюду жаждали реформы, которая выглядела бы возвратом ко временам Людовика Святого, эталонному золотому веку. Это простое пожелание звучало приговором всей политике, какая велась почти тридцать лет.

К тому времени, когда Филипп Красивый скончался, к 29 ноября 1314 г., он уже утратил любовь и поддержку подданных. Налоговый гнет довел страну до крайности. Чрезмерный произвол в конце концов надоел. Это царствование, которое часто рассматривают с точки зрения прогресса институтов, можно воспринимать и как вереницу сомнительных и коварных поступков, способствовавших возникновению отравленной атмосферы. Взять хотя бы Бернара Делисье, пылкого францисканца из Каркассона, заклятого врага инквизиции, — король сначала к нему прислушивался, а потом от него отвернулся и в конечном счете осудил. Было и дело Гишара, епископа Труа, жертвы совершенно истерической кампании. Получивший кафедру в Труа в 1298 г., ставший членом королевского совета, Гишар играл при дворе определенную роль. Потеряв поддержку своих покровительниц, графини Бланки Шампанской и королевы Жанны, он с 1301 г. стал предметом самых клеветнических наветов. После передышки в 1307 г. нападки на него возобновились — они исходили из окружения Людовика Наваррского, будущего Людовика X. Прелата обвиняли в колдовстве, в попытках отравления и в других отвратительных преступлениях. Масла в огонь подливали также Мариньи и Ногаре. Ходили слухи, что у него был «личный бес, с которым он советовался, когда хотел», и хранил его в стеклянном флаконе или в остром кончике капюшона. Когда он беседовал с этим чертом, у него «волосы вставали дыбом», а из головы шло «нечто вроде дыма от сырых дров»! Гишар избавился от этих домыслов только в 1314 г. благодаря поддержке папы. Хронисты того времени на удочку не попались[288].