Капитал (сборник)

Просыпаюсь второй раз за день и просыпаюсь внезапно, как с пинка. Мне страшно. Бывает же такое! В одно мгновение понял, что если скорая смерть случится, то на сегодня я говно! Если жизнь закончится сейчас, то иначе меня назвать нельзя. Да если и не умирать сейчас, всё равно – оно.

Вскакиваю с кровати и несусь по квартире, не зная, куда и зачем. Наверное, ищу место, где будет лучше думаться, а что толку от места, когда думать приходится впервые? Оказывается, не умею думать по большому. Видите, и выражаюсь я сортирными фразами, «думать по большому».

Хотя, правды ради, скажу: когда мне было думать про себя? Я десять лет не вылезал с работы. Жил там. Дружил там. Полюбил, сука, тоже там! И кого? Чужую.

Правду цыганка прочитала по картам. Жена одного, любовница – другого. Всё у меня не по-людски. О том и речь, что жить – что нет. Я так и так дурак.

Разве увёл бы её из семьи? Нет. Стал бы ломать ей «левак»? Может быть, и стал бы…

И просто проклятый дурак, потому что полюбил взаправду.

Поверьте на слово, эта женщина хороша. Она не просто женщина, она событие, женщина-солнце. Еле придумал! На людей вокруг она действует движением брови. Вокруг неё вращаются тела всех размеров, хотят они этого или нет. Добиться её, это всё равно, что победить в войне или высадиться на другой планете. Стать легендой.

Ой, хорошо меня встряхнуло гадание. Хватит. Пойду-ка завтра с утра в церковь. Ходят же люди.

5.

Проспал! Хотел пойти в церковь в часов пять, а проснулся в девять. Пока чего, вышел после обеда.

В церкви тихо шарахаюсь мимо икон, как начинающий пользователь среди аватаров. В солёной руке жму дешёвые свечи. Всюду кромешная наука, которая мне, вроде, не в диковинку, поди русский, но ощущаю себя чайником среди старушек-профессионалок. Те шустро обгоняют, перестраиваются, сигналят Ему, а я церковные ПДД не учил и на каждом шагу сам себе создаю помехи.

Нахожу уголок с закопченной иконкой, останавливаюсь и первый раз спрашиваю себя: а чего хотел-то? Ждал, наверное, что подойдёт сотрудница с фанерными ликами на груди и на спине и спросит:

– Что Вам подсказать?

– Да вот, гадала мне цыганка…

– Так, и что интересует?

– Должен преставиться, гой-еси…

– Вы у нас первый раз, карточка есть?

– Я раньше всё по каббалистам больше…

– У нас ассортимент отечественный… и т.д.

Денег надо найти! – осеняет меня. Вместо того чтобы спасать, когда зачесалось, свою безликую душонку, надо, раз пошла такая пляска, помочь людям. Реально.

Из церкви выбираюсь с опущенной головой, как тать, и шагаю лишь бы куда. Только б не остыть. Есть у меня тема, есть!

В оперскую бытность подружился я с экс-замминистра-правительства-рф. Началось с того, что он попросил меня показать ему нашу Волгу. Мне не жалко, привёз его на реку, показал, вуаля. Он идёт купаться, а в это время из воды выступает свежая, бодрая, как Афродита, немецкая овчарка. Она рычит и к Вольге-мюттер не подпускает. А рядом стоит улыбчивый хозяин, харизматичный молодой еврей с хасидской бородкой.

Мы ему:

– Нехорошо!

Он же кратко:

– Фас!

Собачка прыгает и аппетитно вгрызается в толстую подмышку экс-зама.

Волги не хлебавши, поехали к эксу в гостиницу и пока ехали, он больше вспоминал не немецкую породу собаки, а ближневосточную – хозяина. Я умильно слушал, пока возьми да не скажи про рога Моисея.

– Друг! – говорит мне экс. – Что тебе хочется? Что угодно проси.

– Пачку бумаги, – отвечаю ему.

– Чего?

– Нам документацию не на чем печатать.

Добираемся до гостиницы и всю ночь дезинфицируем укус. Проституток помню плохо. Помню, что экс постоянно уступал мне, как молодому, дорогу, а я из почёта к старику, не спорил.

Он подарил мне готовый бизнес. Я не брал, объяснял, что не жил хорошо и неча начинать. Он сказал: «Отдай другому, если не надо», – и уехал. Русский барин.

Я передарил. Мне было неинтересно и стыдно владеть дармовщиной. Передарил, не глядя, одному малознакомому русичу, который просто подвернулся под руку.

Знаю точно. Сейчас Женя (тот, кому я) – один из самых богатых людей города и области. Он должен обрадоваться, когда позвоню ему. Я должен быть для него дороже отца родного.

Звоню. Не берёт. Не слышит? Перезваниваю.

– Да.

– Жень, узнал? – спрашиваю лишнее, потому что у него всё равно высветилось.

– Не узнал.

– Ваня.

– Какой?

– Жень! Ваня я! Встретиться надо!

– А! Ваня. Чего ты хотел?

– Увидеться надо.

– Некогда, Вань. Рассказывай сейчас.

– Я говорю, надо встретиться!

Договариваемся на вечер у памятника Ленину. Сделано.

До вечера недолго. Доживу. Пора по-бухгалтерски точно рассчитать, как потом оперативно потратить деньги. Половину сразу Серёге. Чтоб было, на что любить Екатерину, не то эта бродяжка бросит его завтра же. Вадику забью едой холодильник, а налички он от меня не получит. Потом куплю много цветов ей. Столько, чтобы убралось за раз в маленький грузовичок, в ту же ГАЗель. Глупо, но и в оригиналы я не лезу. Хочу глупо.

Остальное принесу родителям. Я ещё никогда не давал им денег. А тут хватит им на машинёшку-иномаринку и пожить, не думая о завтра.

Вечером хлестанул дождь. На, попробуй, спрячься под памятником Ленина. Мог бы уйти в мебельный магазин и смотреть через витраж, но магазин сейчас закроется. Значит, стою. На посмешище Ленину. Да оба стоим на посмешище!

Пять минут, как он должен уже приехать. Звоню. Отключился! Спокойно, у меня ещё два его номера, о чём он не подозревает.

– Алло!

– Жень, это я.

– Не узнал…

– Иван.

– Ай, Иван, перезвони через часик, я пока в другом городе.

Взрываюсь. У меня такое бывает. Редко, раз в год, дай-то бог. Это с детства. Помню, что пятилетним напал на большого хама и стал комкать ему лицо, как газету. Он сначала даже не шевелился и усиленно какал, а потом заревел и убежал.

Я орал на Женю и из-за дождя не видел, что Ленин, при всём моём к нему, возможно, надул в бронзовые штаны.

– Через десять минут приеду, – тихо ответил Женя.

Не успел я выкурить трясущуюся сигарету, как к нашим с Лениным ногам подкатил внедорожник. С сигаретой и не оглянувшись, мало ли Женя приехал с поддержкой, я забрался в машину.

– Здоров! – пожал я ему руку своей сырой рукой.

– Здравствуй, – почти неслышно сказал он.

Мы оба уставились в лобовое стекло и замолчали.

– Ты понимаешь, зачем я тебя вызвонил?.. – начал я.

– Да, Вань.

– Ты помнишь?

– Да. В случае, если тебе понадобится, тридцать процентов от прибыли – твои. Всё помню, Вань.

– Мне понадобилось.

– Вань, денег нет.

Я вытаращился на водительскую панель и внезапно очаровался огоньками.

– Где они?

– Их и не было, – говорит Женя всё тише и тише. – Бизнес оказался убыточным. Я до сих пор не расплатился с долгами, на которые встрял из-за него.

Блуждаю глазами по машине, а он убаюкивает меня, наклоняясь ко мне ближе и ближе, вот-вот поцелует:

– Ну, посмотри на меня. Посмотри мне в глаза. Увидишь, я правду говорю.

Я не смотрю. Я слежу за своим сердцем. Оно постарело лет на сорок и куда-то падает. Уже боюсь, не оставить бы его в машине, когда буду уходить.

– Я бы дал тебе даже из своих денег, но как начался этот кризис…

Шар! Не боится, что у меня с собой может быть оружие. Он знает обо мне больше, чем я о нём. Я – только о его делах и кошельке да о тайной любви к женским платьям, а он – о том, чего я стою, о том, что я неспособен выколачивать деньги. Красавец.

– Вот, на. Чем могу, – он протягивает мне одну купюрину, которой хватит на водку и закуску, подонок.

Я беру. Слышите? Беру и ухожу. Даже спасибо сказал.

Встал перед Лениным, а дождь сильнее, волнами. Сжал купюру, сжал веки и зубы. Лишь бы не выбросить! Теперь и эти позорные деньги нужны мне сегодня.

Звоню позвать Серёгу:

– Серёг, привет…

– Ванька! Ванюшка! Иванко! – заполонил он меня сходу. – Я тебе говорил, что я самый счастливый человек в мире?

– Говорил…

– Что у тебя шумит? Ты под дождём, что ли? А мы сейчас с Екатериной возьмём такси и поедем в ресторан. Будем ужинать в отдельном кабинете при свечах! Ты рад за меня?

– Рад-то рад. А деньги-то?..

– Да провернул тут одно дельце.

– Удивлён, честно…

– Всё, бывай! Как сам-то?

– Помаленьку.

Ай да Серёга. В ресторан. Я сегодня тоже свечи жёг. Неужели он сделал? Экспроприировал?

– Видал? – говорю Ленину вслух. – Не хуже тебя у меня друг.

6.

Вечер удался. Час отогревался в ванной, потом накрыл себе письменный стол водкой, оливками и селёдкой. Включил компьютер. Одно ценно для меня в нём – это её фотографии. Около пятисот.

С любовью наливаю, но стараюсь не частить. Мне хорошо, смотрю на своё-чужое счастье. Не заметил, как забыл про Женю. Один раз вспомнил и улыбнулся: сам дурак, это меня в телефоне надо записывать «Ваня-муд». Может и записывают давно.

После двухсотой фотографии начинаю смеяться и разговаривать. Воображаю, чего нехорошего ей завтра наговорю. Мы больше хохочем друг на друга, чем милуемся. Про нас, наверное, думают, что мы мерзавцы и друг для друга опасны. Так мы шифруемся и так мы счастливы.

Я ведь вживую не видел её месяц. Понимаю почему. Пьянствовал.

Не, все пятьсот не посмотрю. Мозг уже почти обесточен, триста-то еле-еле. Люблю я её, и с ментовки ушёл, чтобы разлюбить.

Вдруг утро. Благополучно настал третий день, как мне нагадано сгинуть со свету. Я свежий, никакого похмелья. Голова ясная, глупая, как у младенца. Не болел бы ещё кулак…

К ней! На остаток денег покупаю шоколадку «Алёнка», прячу за пазуху. Пацан.

Тенью пробегаю по коридорам. Врываюсь к ней в кабинет.

– Здрасьте!

Она оглянулась из-за компьютера и всё, больше ничего. Сидит и дальше печатает. Будто не я вошёл, а дверь открыл сквозняк.

– Здравствуй, говорю! – улыбаясь шире плеч, повторяю.

И на этот раз не оглянулась.

– Что случилось-то? – уже шумлю.

Молчит. Не призраком же я стал, как в мистическом триллере. Она встаёт и идёт к шкафу, рядом с которым я стою. Далее делает так: отодвигает меня рукой, чтобы я подвинулся, но касается тыльной стороной ладони, словно брезгуя. Изумляюсь, но зато хоть не призрак.

Она берёт одну папку с полки и снова возвращается за стол.

– Чёрт побери, что я не так сделал-то?!

Не оглядывается. Опять меня нет.

– Ты скажи! Скажи! Объясни, что ты хочешь? Чтобы я больше не приходил?

Молчит.

– Да в рот тебя! Разве так с людьми делают?

Молчит, и я замолкаю. Смотрю на неё и, наверное, у меня лопаются капилляры в глазах. Ничего, обычная. Может быть, слегка бледная, а вроде, нет.

– Я пойду?

Тихо в ответ.

Ухожу. Топаю.

Мне навстречу Слава. Тот самый, с кем она втайне от мужа и без тайны от меня. Он тоже знает, кто мы друг для дружки. Никогда Слава со мной из-за неё не спорил, ибо – ментовское братство. Баб ради не собачиться.

Слава видный, женская мечта во плоти, но не хочу сейчас о нём.

– Был у неё? – спрашивает он ерунду. – Пойдем, поговорим.

Мне интересно. Али дуэль? Выходим на улицу, он шепчет:

– Ты ещё не слышал? Ты же давно не был.

– Чего?

– Проверка с управления приезжала. Сам Ситников был. Помнишь его, гандона?

– Помню. Гандон.

– Он её прямо в кабинете изнасиловал. Только никому!

Часто говорят, онемел. Я не онемел, я забыл сам способ речи.

– И что она? – произнёс я наугад, как получится.

– Таится, конечно, – выпучивает он красивые глаза. – Где сейчас ещё работу найдёшь?

– А вы?

– Сам подумай! Если мы кто слово скажем, нас проверками задолбят, и та к уж!

Ухожу от него. Быстро иду, ищу дворы. Быстро-быстро. Чувствую, что не успеваю. Сворачиваю за дерево и дышу, как перед рвотой.

Дышу, но спазм не удержать. Меня рвёт слезами. Вырвало, следом – второй раз. Дышу, дышу. Зачем-то произношу вслух её имя, и уже не рвёт, а плещет из меня.

Рядом шаги. Я отрываюсь от дерева и иду. Пытаюсь нахмурить лицо, но оно расползается. Слёзы прямо в открытый рот. Бежать! Взять у Серёги вещь.