Капитали$т: Часть 1. 1987

А что у нас за рубежом?.. Так… «Звездные войны» уже сняты. «Скорпионс» уже поёт и «Айрон Мэйден» тоже. В США Рейган. Ещё? СОИ, которая вроде бы фейк. Холодная война практически закончилась. Тэтчер в Англии. В Германии… А хрен его знает, кто там сейчас в Германии, вообще — их в настоящее время две штуки, этих Германий. Эрих Хонеккер! Черт его знает, откуда всплыло это имя, но кажется он был правителем ФРГ. А в ГДР? Не помню! Устал и вообще — у меня травма черепно-мозговая. И сильный психологический стресс, развившийся в последствии моего сюда попадания! Разберусь. Схожу в библиотеку, почитаю подшивку газеты «Труд» и местную прессу почитаю обязательно. Нужно узнать, чем народ дышит.

Но вообще — положение мое незавидное. Я знаю о многих будущих катастрофах и кризисах. И чего мне делать теперь с этим знанием? Писать докладную записку в кровавый КейДжиБи? Так и так, товарищ майор, довожу до вашего сведения, в следующем году в Армении землетрясение будет серьезное, с жертвами и разрушениями. Но это не точно, может оно через год, может я перепутал. А потом начнутся волнения в республиках, а в 91-м, товарищ майор, всё нае… в смысле — накроется медным тазом. Аккурат в августе месяце, в двадцатых числах! В лучшем случае, эту херню никто не прочитает. В худшем — прочитают, обратят внимание и отправят подлечить травмированную голову.

Во время обхода меня, к слову, посетила безумная мысль — открыться врачам, рассказать им о том, что я прямиком из будущего прибыл, делайте со мной что хотите! Но хватило ума сдержаться. Мысленно я похвалил себя за сдержанность. Вот врачи бы меня услышали и отнеслись бы со всей серьезностью — уехал бы на дурку, только в путь!

Ладно, решил я. Не буду заморачиваться сильно. Буду решать проблемы по мере их поступления.

А пока я разговорился с соседом по палате. Оказалось, что зовут его Николай Петрович («Можно просто дядя Коля»), занимает он ответственную должность в облисполкоме, а сюда попал по причине сотрясения мозга, которое благополучно вылечили («Врачи здесь отменные и кормят на убой!») и теперь Николай Петрович собирается на выписку («Летом в санаторий поеду. В Сочи!»)

Николай Петрович, оказывается, неплохо знает моего отца, который — о чудо! — занимает довольно влиятельный пост второго секретаря горкома партии.

— Деловой человек! — сказал он, внушительно подняв указательный палец. — Светлая голова! Партиец высшей пробы, настоящий! Кристалл! Сейчас таких мало!

— Давно знакомы? — спросил я, пытаясь выведать об отце хоть что-нибудь.

— Ну как знакомы… — замялся Николай Петрович, — по делу пересекались… А насчёт личного знакомства — так где я, а где второй секретарь горкома…

Йес! Значит моего отца зовут Владимир Иванович. А я, соответственно, Алексей Владимирович. Отлично. Ещё бы фамилию как-то выудить.

— А дома-то, — Николай Петрович заговорщицки понизил голос, — дома-то отец, наверное, суров? Строжит?

— Строг, но справедлив, — устало ответил я.

— Он со всеми так! — торжественно объявил Николай Петрович. — Товарищ Петров — он такой, его народ знает! Если с критикой, то всегда по делу! Нет такого, чтобы загнобить человека или там из личных антипатий…

Вот и фамилия, отметил я.

Значит, зовут меня Петров Алексей Владимирович. Главное не забыть! Тут мне почему-то вспомнилась книга Марка Твена о похождениях Гекльберри Финна. Прохиндей Гек Финн часто назывался чужим именем, попадая порой из-за этого в смешные ситуации. Теперь это для меня вполне актуально.

Ситуация потихоньку проясняется. Кто я — более-менее понятно. Когда я — тоже понятно, хоть и поверить в это… сложновато, скажем так. Остается открытым вопрос — где я? Предположим, что меня не занесло на другой конец страны и я всё также нахожусь в родном городе. По крайней мере, у нас (в моём времени и городе) тоже существует улица Льва Толстого и больница на ней…

Мои стройные рассуждения были нагло прерваны. Дверь распахнулась и в палату вошла (впрочем, скорее вбежала) женщина — раскрасневшаяся и запыхавшаяся.

— Алёшенька! — вскричала женщина и на всех парах полетела ко мне.

Я, конечно, напрягся. Судя по всему, родительница очень рада была меня видеть. Что неудивительно. Единственный сын (чёрт, я не в курсе дела — единственный ли я…) попал в такой серьёзный переплёт. Новоиспеченной маменьке моей было хорошо за сорок (скорее даже около пятидесяти), была она женщиной весьма крупной, но в то же время — подвижной, косметикой пользовалась неумеренно, а что касается прически, то определенно маменька имела склонность к химическим завивкам. Одета маменька была в строгий деловой костюм, на лацкане которого вызывающе красовалась — черт знает зачем! — какая-то совершенно безумная брошь, увидев которую Сваровски наверняка помер бы, но не от восторга, а от ужаса.

Была моя маменька женщиной шумной, несколько взбалмошной, любила на ровном месте закатить сцену, но при этом отходчивой и, не побоюсь этого слова, доброй. Все эти обстоятельства я выяснил, конечно, спустя некоторое время.

А сейчас родительница обнимала и ощупывала меня.