Капитали$т: Часть 1. 1987

Некоторое время понадобилось мне на то, чтобы перевести дух. Не каждый день знакомишься с собственными родителями. Впечатление они на меня произвели скорее хорошее. Отец — классический «большой начальник» — серый костюм, дымчатые очки, строгий галстук. Возраста он был неопределяемого, как это часто с «большими начальниками» случается — ему можно было дать и сорок пять, и пятьдесят, и даже больше. В общении отец показался мне человеком суховатым и слегка занудным. Впрочем, это тоже можно списать на профессиональные деформации. А в целом — люди как люди эти мои новоявленные «мама с папой».

Когда родители ушли, я, немного оправившись от визита, исследовал содержимое оставленного маменькой пакета. В нём оказались яблоки, апельсины, плитка шоколада и завернутые в бумагу бутерброды с копченой колбасой. Очень приятно, но аппетита особого не было. Из духовной пищи имелась книга Александра Дюма «Три мушкетера». Прекрасно. Терпеть не могу Дюма. И копченую колбасу тоже. Разложив родительские дары по ящикам тумбочки, я задумался.

А так ли ужасно, что я попал в это время? Конечно, время не самое спокойное и комфортное, но с другой стороны — а когда оно было спокойным? Что у меня было такого прекрасного в моём времени? Кредит за ноутбук? Сто двенадцать друзей Вконтакте? Престижная должность сисадмина в фирме, которая со дня на день загнется? Так ли плох второй шанс в другом теле и другом времени? Как знать, может быть это реально второй шанс для такого не слишком успешного, прямо скажем, человека, как я… А раз этот второй шанс предоставился, то грех им не воспользоваться.

К слову, интересно, если я здесь, то что тогда происходит с моим телом, которое осталось в двадцать первом веке? Алеша Петров теперь там вместо меня? То-то у паренька шок должен быть! Ох, Леха, братан, не завидую тебе, честное слово! Честное, так сказать, комсомольское — ведь я же наверняка комсомолец! Подумав об этом, я тяжело вздохнул. Я абсолютно не представлял, к чему меня обязывает почетное членство в рядах ВЛКСМ…

Глава 3

Три дня на больничных хлебах пролетели быстро. Меня кололи какой-то дрянью, дважды в день измеряли давление и температуру, кормили больничными разносолами — не очень вкусно, но очень сытно. Чувствовал себя я вполне нормально — вставал, гулял по серому больничному коридору, общался с Николаем Петровичем — моим соседом по палате, читал Дюма, будь он неладен. В общем, выздоравливал по полной программе.

Выздоравливая, я слегка привык к жизни в новом теле. К слову, тело это хоть и молодое, но совершенно неспортивное. Алеша Петров определенно недолюбливал физкультуру и не заморачивался походами в качалку. Впрочем, качалки в то время были местами… как бы это сказать… довольно специфическими. А Алешенька Петров — мажор из хорошей семьи. Но мы это поправим, думал я злорадно. Придётся внезапно полюбить спорт! Одно из упущений моей юности это как раз то, что спортом я не занимался от слова совсем. Потом пришлось наверстывать. Ничего, наверстал. Чувствовал себя вполне комфортно. Вот и здесь наверстаю.

В целом я вполне освоился, но были и «но». И одно из главных «но» это отсутствие, блин, интернета! Пусть у них здесь самый вкусный пломбир (нужно будет попробовать, когда выйду на свободу), но нет ютюба. Гугла. Нет электронных библиотек. Стрима. Нет «Танков»! А порнуха — только за большие деньги, подпольно, с риском присесть лет на несколько. И это, мать его, грустно. Впрочем, деваться некуда. Привыкну.

И я привыкал. Валялся на койке. Слушал радио и болтал о том о сём с Николаем Петровичем, которого переименовал в дядю Колю. Кушал копченую колбасу. Каждый день во время, положенное для посещений, ко мне приезжала маменька. С апельсинами и бутербродами. Папенька более своим вниманием больничные стены не почтил — наверное был занят. Перестраивался и ускорялся. К слову, о текущей политической обстановке я много и со вкусом говорил с Николаем Петровичем. Тот оказался мужиком ушлым, зрил в корень, считал молодого (относительно молодого, конечно) генсека Михаила Сергеевича, трепачом и подкаблучником, и ждал надвигающийся писец.

— Разбегутся все, — отчаянным полушепотом откровенничал дядя Коля, отхлебнув чего-то остро пахнувшего из фляги, которую он прятал в недрах своей вместительной тумбочки и содержимое которой обновлял с каждым приходом сослуживцев. — Все разбегутся, дружище! И Кавказ, и Прибалтика! И Средняя Азия! Если сейчас не прикрутить гайки, то… Только всё между нами… — Я кивал и показывал, что мой рот на замке.

— Реформы эти ещё… — сетовал дядя Коля. — Ведь всё растянут! У нас на стройках сколько материалов уходит, — дядя Коля дергал головой куда-то налево. Впрочем, он быстро остывал: