Капиталисты поневоле

Войны, в отличие от передвижек в миросистеме, оказывают прямое воздействие на внутренние элиты. Влияние войн зависит от специфической структуры элитных отношений и характера организации финансового присвоения у каждой элиты. Широкие обобщения относительно влияли войн на образование и развитие государства или происхождение и особенно результаты революций и других конфликтов рассыпаются на глазах при учете множества причинно-следственных цепочек, рассмотренных в этой книге.

Идеология и культура

Социологи продолжают обсуждать, действуют ли люди рационально, чтобы получить максимальное количество желанных благ, или же их обусловливают культурные нормы, которые побуждают к обычному поведению. И Макс Вебер, и Карл Маркс—оба верили (хотя указывали разные тому причины), что локальные и традиционные культурные предпочтения вымирают тем сильнее, чем больше капитализм проникает в социальные ситуации. Веру Маркса и Вебера, хотя и не их отвращение к такой перспективе, в окончательную и полную победу капиталистических общественных отношений и инструментально рационального действия над всеми традиционными формами поведения и всеми докапиталистическими общественными отношениями сегодня разделяют теоретики рационального выбора[274].

Мы видели в каждой главе этой книги, что социальные акторы обычно способны максимизировать свои интересы, используя культурно развившиеся нормы восприятия и поведения. Люди во все рассматриваемые периоды и во всех этих странах могли опираться на традицию и привычку, потому что у них было слишком мало возможностей эффективно действовать для улучшения или трансформации социальной ситуации. Традиция и культура были и остаются эффективным «инструментарием» (Swidler, 1986), потому что большую часть времени людям ничего другого не остается, как поддерживать союзы с теми, кто разделяет их интересы, ради сохранения своих существующих позиций.

Нормальная инертность общества мешает определить, насколько индивидуальные и групповые решения мотивированы рациональным выбором, а насколько — культурной привычкой. Когда мы обращаемся к тем редким моментам истории, когда социальные акторы могли улучшить свои социальные и материальные обстоятельства, то обнаруживаем, что для того, чтобы быть эффективными, им приходилось инструментально сочетать рациональное действие с культурно произведенными соображениями. Мы видели, что средневековые и ренессансные итальянские, испанские элиты в Европе и Америке, голландские, французские и английские элиты — все были инструментально рациональными в достаточной степени, чтобы оценить краткосрочный выигрыш при различном ходе действий, и при выборе максимально выигрышного курса их почти никогда не обременяли привычка и культура[275].

Элиты и классы не могли опираться на один лишь рациональный расчет при заключении союзов, которые им были нужны, чтобы воспользоваться открывшимися возможностями для эффективного действия. Такие возможности возникали внезапно, непредсказуемо и очень редко. Возможности осуществить эффективное действие или выстроить достаточную защиту порой были упущены еще до того, как какой-либо актор успевал определить материальные интересы каждого своего потенциального союзника. Так как конечные итоги подобных преобразующих конфликтов были непредсказуемы, каждый актор не мог знать, разойдутся или нет его общие с союзниками интересы в ходе конфликта и дезертирует или нет изначально самый верный товарищ из коалиции, когда обстоятельства переменятся.

Культура и идеология помогали быстрее и надежнее, чем рациональные расчеты, в поиске союзников и поддержании сообществ по интересам. Гвельфы и гибеллины средневековой Италии поддерживали союзы между городами, связанными клятвой верности либо друг другу, либо папе, либо императору на протяжении долгого времени. Те, кто присоединялся к подобным альянсам, не отбрасывали рациональные расчеты ради привычной верности идеологии. Скорее эти кросс-политийные союзы позволяли своим членам сигнализировать друг другу, что они желают связать свое личное, семейное, клановое, партийное или правительственное будущее с судьбой всего союза в целом. Эти варианты общего будущего связывали гораздо сильнее, чем разделяемые по культурным или идеологическим соображениям проявления верности. Члены альянсов и внутри политий, и поверх их границ, женили своих отпрысков друг на друге, вливали свой капитал в совместные предприятия, сажали у себя в конторах своих протеже и шли вместе в бой, ставя собственную жизнь в зависимость от союзников.