И Гамильтона, и Джефферсона современники называли природными аристократами. Оба читали запоем, прекрасно писали, были блестящими ораторами, способными выступать часами без бумажки. Однако Гамильтон все же был более впечатляющей фигурой. Джефферсон мыслил традиционно – стремясь сохранить и усовершенствовать старое аграрное общество. Гамильтон же создавал образ будущего – практически из воздуха. Он не только предвидел развитие индустриального общества, когда в Америке еще ни о какой промышленности и речи не шло. Он понимал, как вдохнуть в такое общество жизнь: для этого требовалась надежная валюта; бюджетно-финансовую политику должен администрировать центральный банк, моделью для которого служил Банк Англии; источником бюджетного дохода должны были выступать таможенные сборы; единый рынок стимулировал бы разделение труда; «энергичное управление» улучшило бы правила коммерческой деятельности. Гамильтон как раз и был природным гением калибра Моцарта или Баха.
Спор между этими великими людьми не затихал: они дискутировали и на публике, и во время заседаний правительства в Вашингтоне. Гамильтон настаивал на том, что само выживание Америки как государства зависит от ее способности развить мощный промышленно-производственный сектор. Развитая промышленность даст возможность молодой стране создать мощную армию и обеспечит ей экономическую независимость. Но выживание было только началом: особую силу проектам Гамильтона придавал их динамизм – он видел ситуацию в развитии. Со временем республика бизнесменов будет становиться все сильнее: банкиры будут направлять капиталы в наиболее выгодные и эффективные проекты, а предприниматели – изобретать все новые машины. Экономический прогресс повлечет за собой прогресс моральный – люди, прежде обреченные лишь возделывать землю и возить воду, смогут полностью раскрыть и развить свои способности. «Когда в обществе имеются различные виды отраслей [промышленности], – писал он, – каждый индивид может найти свою стихию и выбрать для себя вид деятельности, наиболее соответствующий его устремлениям и энергии». Этот аргумент Гамильтон подчеркивал особо, поскольку из всех отцов-основателей, включая Франклина, именно Гамильтон ближе всех подошел к идеалу человека, который «сделал себя сам».
Джефферсон как представитель знати считал это все чепухой. Гамильтоновская версия экономического прогресса, полагал он, уничтожит Американскую республику так же верно, как варвары уничтожили Рим. Выживание Америки зависело от ее способности сохранить гражданскую добродетель и достоинство, настаивал Джефферсон, а ее способность сохранить гражданскую добродетель зависела от ее способности взрастить в населении множество необходимых для этого качеств (бережливость, трудолюбие, умеренность, неприхотливость и т.д.), а также от ее способности удержать отдельных людей от попыток властвовать над другими. Республика Гамильтона погубит многие добродетели, поощряя стремление к роскоши, и уничтожит независимость, подталкивая к власти работодателей и биржевых спекулянтов. Индустриализация будет путем к гибели.
Джефферсон жаловался, что «банды из больших городов способствуют честному управлению государством в той же степени, в какой язвы способствуют силам человеческого тела» (он предпочитал при этом «забывать», что нет более болезненной общественной язвы, чем рабство). На доклад Гамильтона Конгрессу «По вопросу мануфактур» он отреагировал попыткой подчеркнуть важность интересов сельского хозяйства. «Единственное, что нуждается в исправлении в существующей ныне форме правления, – писал он Джорджу Мейсону[58]
вскоре после того, как доклад "О мануфактурах" увидел свет, – это количество мест в нижней палате. Их необходимо увеличить, чтобы повысить представительство земледельцев, чтобы их интересы получили приоритет перед интересами дельцов».Джефферсон ненавидел способы, которыми Гамильтон пропагандировал экономический прогресс, не меньше, чем сам экономический прогресс: Гамильтон настаивал на том, что власть должна быть сосредоточена в руках федерального правительства, а управление – осуществляться из центра. Ради чего же тогда американцы совсем недавно восстали против британского господства, как не ради того, чтобы предотвратить именно такую централизацию власти? Американцы опасались, что все правители – это потенциальные тираны: именно поэтому они с таким энтузиазмом соревнуются в честолюбии – так размышлял Джеймс Мэдисон в статье 51-й сборника «Федералист»[59]
. Кроме того, верховные правители всегда очень ревниво относились к власти своих же губернаторов.