Капитализму в России не бывать!

В Москве вы ни шагу не сделаете без купца. Он и миткалём торгкет, и о категорическом императиве хлопочет, и лучшие в мире клиники устраивает… У него лучшие дома и выезды, лучшие картины, любовницы и библиотеки… Купеческие жёны получали свои туалеты из Парижа, ездили на зимнюю весну на Французскую Ривьеру и, в то же самое время, по каким-то причинам заискивали у высшего дворянства».

Но в масштабе государства купечество не представляло собой организованной политической силы:

«По правде говоря, в дореволюционной России вообще не было того торгово-промышленного представительства, какое знают и Западная Европа, и Америка. Это не значит, что голос промышленности, а иногда и торговли, не был вовсе слышен и что правительство к нему не прислушивалось, но в первую голову имело значение, кто говорит, какое лицо, а не какое учреждение…. Подлинно всероссийского объединения долго не было, объективная потребность в нём существовала, и Москве приходилось говорить за всю Россию… Февральский переворот, вопреки утверждениям советских историков, в своём существе вовсе не был «буржуазной революцией»… и после февраля вовсе не было купеческого «реванша». Положение оставалось, в своих основных чертах, тем же самым, только господствующим классом стала социалистически-меньшевистская и эс-эровская интеллигенция».

Не капиталисты, а буржуа

Ну, и как же жила эта московская буржуазия? Вот один из самых ярких её представителей — Николай Павлович Рябушинский.

Это к его услугам были «самые дорогие рестораны, самые красивые женщины, самые старые вина, самые модные сигары», и это о нём ходили «самые страшные слухи: будто состоит он в тайном обществе самоубийц (и он действительно стрелялся, но остался жив), учреждённом сынками капиталистов, и устраивает оргии на могилах тех, кто по жребию распрощались с жизнью.

В поисках приключений он колесит по Европе, из Америки привозит красавицу-певичку, отстреливается от аборигенов в Австралии, с необычной помпой устраивает путешествие в Индию, отправившись туда на манер некоего наследного принца — со свитой и даже с церемониймейстером — за большие деньги сманённым на эту должность метрдотелем «Яра».

И этот кутила и ловелас неожиданно оказался художником и поэтом, меценатом, потратившим большие деньги на поддержку деятелей искусства. После революции он эмигрировал, сохранив приличные деньги, и открыл в Париже один из лучших антикварных магазинов.

Вот на что тратили деньги самые видные московские купцы:

«Московский городской голова Михаил Леонтьевич Королёв, Алексей Иванович Хлудов, Павел и Дмитрий Петровичи Сорокоумовские… ходили обыкновенно пить шампанское в винный погребок Богатырёва… Королёв ставил на стол свою шляпу-цилиндр, затем начинали пить и пили до тех пор, пока шляпа не заполнялась пробками от шампанского…».

В предреволюционной России капиталисты были, а капитализма не было. (Как в позднее Средневековье в Западной Европе — феодалы были, а феодализма уже не было, его ликвидировало сильное централизованное государство.)

85 процентов населения России составляли крестьяне, жившие натуральным хозяйством. Даже если они включались в рыночные отношения, их хозяйство, как показал А.В.Чаянов, лишь внешне напоминало товарное. Традиционно сильным был государственный сектор. И Александру II приходилось насаждать капитализм силой, как Пётр I или Екатерина II насаждали картошку.

Сам государственный строй не позволял развиться в России капитализму. Не случайно Столыпин в своём выступлении 9 ноября 1910 года в Государственной думе назвал царский строй «развращающим началом казённого социализма», а в частных беседах с родственниками обзывал Николая II «первым казённым социалистом Российской империи».

Капиталист — тот, кто «зашибает» деньгу, а буржуа — тот, кто её тратит с полнотой ощущения в рамках закона и финансовых возможностей.

Капиталист без лоска в буржуазном обществе — чужак. В книге Бурышкина приводится много примеров того, как стремились приобрести лоск московские промышленники.

Конечно, и среди купцов попадали самородки вроде Саввы Тимофеевича Морозова, убеждённого в том, что «богато наделённой русской земле и щедро одарённому русскому народу не пристало быть данниками чужой казны и чужого народа… Россия, благодаря своим естественным богатствам, благодаря исключительной сметливости своего населения, благодаря редкой выносливости своего рабочего, может и должна быть одной из первых по промышленности стран Европы».