Капитан Алатристе. Чистая кровь. Испанская ярость. Золото короля

А пуповиной, которая поддерживала жизнь в бедной и одновременно сказочно богатой Испании, служил «флот Индий», добиравшийся к нам через океан, где грозили ему в равной степени шторма и пираты. Для защиты от сих последних наши галеоны сбивались на Кубе в целую эскадру, а уж потом отправлялись в далекое плавание. И прибытие их становилось истинным праздником, для описания коего нет у меня должных дарований, и вместе со златом-серебром, принадлежащим короне и частным лицам, привозили они кошениль, индиго, синий сандал и фернамбук, иначе называемый красным деревом, шерсть, хлопок, кожи, сахар, табак, пряности, а кроме того, еще и жгучий перец, имбирь, китайский шелк, доставляемый с Филиппин через Акапулько. Отдадим должное нашим морякам – они честно делали свое дело, невзирая ни на лишения, ни на буйство стихий, ни на опасности иного рода. Лишь однажды голландцам удалось захватить весь флот, и даже в самые скверные времена корабельщики наши самоотверженно продолжали бороздить моря, неизменно давая отпор французским, английским и голландским пиратам на переднем крае той войны, которую в одиночку вела Испания с тремя могущественными державами, преисполненными алчной решимости пошарить в ее закромах.

– Чего-то альгвасилов не видно, – заметил Алатристе.

И в самом деле – флот должен прибыть с часу на час, высочайшие особы почтили Севилью своим присутствием, готовились благодарственные молебны и всяческие публичные увеселения, а стражи порядка встречались нам лишь изредка, причем шли целыми отрядами, были до зубов обвешаны оружием и шарахались, как говорится, от собственной тени.

– Четыре дня назад вышло тут происшествие, – объяснил Кеведо. – Слуги правопорядка замели было одного солдата с галер, что стоят в Триане, но тут подоспели его сослуживцы, началась поножовщина… Альгвасилам в конце концов удалось увести зачинщика, однако все прочие окружили участок и пригрозили сжечь его, если их товарища не выдадут.

– И что же – выдали?

– Конечно выдали. Но поскольку он успел зарезать альгвасила, то сперва повесили. – Рассказывая, поэт негромко посмеивался. – А наши вояки поклялись отомстить, устроив форменную охоту на стражников, вот те и держатся теперь кучкой и глядят в оба.

– А как отнесся к этому наш государь?

Разговор этот происходил совсем неподалеку от Золотой башни, где мы стояли, ожидая, пока Ольямедилья уладит на монетном дворе свои дела. Кеведо указал туда, где тянулись, примыкая к высоченной колокольне кафедрального собора, стены старинной арабской крепости: сейчас они были украшены гербами его величества и пестрели желто-красными мундирами королевских гвардейцев – мог ли я представить, что много лет спустя и сам надену такой же? Часовые с алебардами и аркебузами несли караул у главных ворот.

– Его священное католическое королевское величество узнаёт лишь то, о чем ему докладывают, – ответил дон Франсиско. – Великий Филипп засел в Алькасаре и выезжает оттуда лишь на охоту, на праздник или чтобы посетить вечерком какой-нибудь монастырь… Можно не сомневаться, что наш друг Гуадальмедина ему сопутствует – он сейчас близок к государю…

От слова «монастырь» на меня словно пахнуло могильным хладом – с невольным содроганием я припомнил участь несчастной Эльвиры де ла Крус и как сам едва не поджарился на костре. А дон Франсиско уже обратил свои взоры на весьма привлекательную даму, которая шествовала по улице в сопровождении дуэньи и невольницы-мориски, нагруженной корзинами и свертками, и в эту минуту как раз приподняла подол юбки, обходя здоровенную кучу конского навоза посреди мостовой. Когда же дама, направляясь к своей запряженной парой мулов карете, поравнялась с нами, Кеведо поправил очки, с величайшей учтивостью снял шляпу и, меланхолично улыбаясь, проговорил вполголоса: «Лизи…» Дама, прежде чем закрыть лицо мантильей, ответила ему легким кивком. Следовавшая за нею дуэнья, истая ворона видом и, надо полагать, нравом, крепче стиснула длиннющие – зерен на полтораста – четки и устремила на поэта испепеляющий взгляд. Кеведо в ответ показал ей язык. Увидев, что карета тронулась, с печальной улыбкой обернулся к нам. Дон Франсиско был одет, как всегда, с изысканной простотой – башмаки с серебряными пряжками, черные шелковые чулки, темно-серый колет и такие же штаны, шляпа с белым пером, красный крест Сантьяго, вышитый на груди епанчи, надетой внакидку.

– Монастыри – это его пристрастие, – задумчиво договорил он фразу, прерванную появлением дамы.

– Чье? Короля или Гуадальмедины? – улыбнулся в свои солдатские усы Алатристе.

Прежде чем ответить, Кеведо глубоко вздохнул:

– Обоих.

Я стал рядом с доном Франсиско и, не глядя на него, спросил:

– А что королева?

Спрошено было – не придерешься: почтительно и как бы вскользь, дети любопытны – что с них взять? Дон Франсиско обернулся и уставился на меня, будто буравя глазами: