Капитан Алатристе. Чистая кровь. Испанская ярость. Золото короля

Одной ногою в могиле,
а держится образцово.
Поди-ка в целой Севилье
сыщи второго такого!

Не сыщешь и в целом свете,

засмотришься поневоле –
Гансуа в новом жилете,
в лиловом длинном камзоле.

И пояс ему не тяжек –

сутаж, а по краю блестки,
и чернь серебряных пряжек
видна на башмачном лоске.

Но с первым лучом рассвета

он с пышностью распростится:
заменит бархат жилета
убогая власяница.

Теперь рассветает рано.

«На выход!» – законы жестки:
ведь казнь – не род балагана,
ее помост – не подмостки.

Уже замок отомкнули,

и город полон вестями.
Гансуа едет на муле
со связанными кистями.

Горит на груди распятье.

Шумит людская лавина.
Он всех вокруг без изъятья
кивком приветствует чинно.

Так на Страстную неделю

идут на праздник в округе.
В лице ни следа похмелья,
не говоря об испуге.

Какая стать – молодчина!

Храбрец – отваги в избытке!
На что уж злая кончина,
а, право, берут завидки!

Идут к эшафоту с пеньем.

Иным не в пример беднягам,
по шатким его ступеням
восходит он твердым шагом.

И, не теряя рассудка,

вещает так принародно:
«Конечно же, смерть не шутка,
но раз королю угодно!..

Почту за честь, умирая,

исполнить его веленье».
В толпе от края до края
несется гул одобренья.

Внизу, к эшафоту близко,

где все – бандит на бандите,
прекрасная Марикиска
следит за ходом событий.

Слепцов бродячей артели

она наняла для Нико,
чтоб в голос его отпели,
отчетливо, но без крика.

Негоже христианину

пропасть, как ветошь на рынке.
Гансуа прочел картинно
всё «Верую» без запинки.

Палач подошел поближе –

притих в ожиданье город.
«Прости, – он твердил, – прости же!»,
вращая железный ворот.

Гансуа умер достойно,

без судорог и без шуму –
как будто сидел спокойно
и думал крепкую думу.