Капитан Быстрова

— Подожди, не спеши с выводами… Лучше припомни, какие она задавала тебе вопросы? Могло быть и так, что немцы воспользовались самолетом и под марку сбитого летчика сработали: разведчицу посылают.

— Нет. Не должно быть. Она из гвардейской дивизии, что на Курской дуге стоит. В ту ночь они долбали станцию. Летчица и по виду своему, по беспокойству и разговору вполне наша… Еще рассказывала, как в Грузии недавно была и над Черным морем воевала.

— Она грузинка? — заинтересовался офицер.

— Нет, товарищ Бок, на вашего брата не похожа. Скорее, на местных смахивает…

— Это значительно хуже! — сказал Дядя и причмокнул губами.

— Почто? — не понял Вася.

— По высшим соображениям! — уклонился от ответа командир отряда.

— Да нет же! Не сомневайтесь. Нашим откуда Грузию знать, а она знает. Называла местности… И слова грузинские знает. Мы с ней счет вели. Помнишь, Бок, ты учил меня?

— Дядя! Мне ее встречать! — решительно воскликнул Бок. — Я разберусь во всем. И в случае чего — в расход пущу… Ей сюда попасть важно, а Козьму Потаповича за сегодняшний день она выдать не сумеет…

— Пожалуй, так и сделаем, — согласился Дядя. — Вечером отправишься с Васей. Встретишь — и все вместе придете сюда. Сам ничего не предпринимай. Запрещаю. Кто бы она ни была, веди сюда. Разберемся на месте. А вообще, наблюдай и на ус мотай… Никакого недоверия не высказывай и не показывай. Наоборот! Пусть не боится в лагерь идти.

— Понятно. Так, конечно, и надо. А по дороге я сумею составить о ней кое-какое представление…

— Странно… Почему женщина? — недоумевал Дядя. — Неужели очередной, но слишком уж «утонченный» немецкий трюк? Новый ход?.. Словом, разберемся.

38

На северо-востоке еле забрезжил рассвет, когда Козьма Потапович, смущенный и приниженный, словно ссохшийся, вышел из здания комендатуры. Заметив на походных носилках у крыльца два трупа немецких солдат, найденных за околицей, он задержался и почтительно перекрестился. Санитар освещал мертвых электрическим фонарем, а фельдшер, сидя на корточках, давал пояснения офицеру и бесцеремонно поворачивал покойников то туда, то сюда. Оба солдата были убиты наповал выстрелами в голову.

Следом за Козьмой Потаповичем вышел дежурный ефрейтор и доложил офицеру, что телефонная линия с городом повреждена.

Козьма Потапович делал вид, что ничего не понимает, и глядел на офицера, робко переминаясь с ноги на ногу.

Офицер, злой и издерганный субъект в пенсне, молча наблюдал за осмотром убитых. Он каждую минуту поправлял пенсне однообразными, выработанными с годами движениями руки и носа.

— Эхма, — с досадой произнес Козьма Потапович, обращаясь к нему и искоса поглядывая на убитых. — Вы, ваше превосходительство, изволите на всех серчать, а деревенские наши ни при чем… Это Дядиных хлопцев работа. Налетели, убили и — след простыл. Как будто большое дело сделали… А нам, мирным жителям, перед вами за них ответ и позор нести.

— Молчать! Ваш Дядя нам ошень дорого стоит! — огрызнулся офицер.

Взойдя на ступеньки крыльца, он погрозил длинным холеным пальцем.

— Подожди, свини… Скоро ваш Дядя капут! Всем партизан будет капут!

Офицер растопырил перед носом старосты пальцы и, повернув ладонь к небу, хищно сжал руку в кулак, показывая, как будут раздавлены Дядя, партизаны и вся «неблагополучная округа».

Почесав нерешительно за ухом, староста заискивающе спросил:

— Идти домой? Разрешите?..

— Иди, завтра даешь список подозрительных крашдан. Их послайт лагерь. Там капут!

— Кому же у нас на селе подозрительным быть? И так все давно общипано… Одни бабы и ребята… Воюет, на нашу голову Дядя… Грех один… Мое вам почтенье, ваше превосходительство!

Поклонившись офицеру, Козьма Потапович набожно перекрестился на убитых солдат и медленно пошел прочь, на ходу подтягивая сползающие штаны.

Подойдя к своему дому, он остановился перед крыльцом, постоял в раздумье и грузно сел на ступеньки.

Долго сидел он наедине со своими думами. Слишком тяжелой и опасной была его жизнь. Большое напряжение духовных сил подтачивало здоровье. Каждый новый день висел над головой новым кошмаром, от которого, казалось, не было возможности пробудиться.

А дни тянулись без конца и края.

* * *

Встревоженная неожиданным вызовом старосты в комендатуру, Наташа не могла уснуть. Лежа с открытыми глазами, она ждала его возвращения.

Наконец лязгнула щеколда. Козьма Потапович вошел в избу и, остановившись около стола, оперся на него обеими сжатыми в кулаки руками. Голова его бессильно опустилась на грудь.

Наташа не шевелилась и ничего не спрашивала.

Старик, заметив, что она не спит, заговорил первым:

— Шута ломать доводится на старости лет! И за что наказание такое?

Прикрутив фитиль, он потушил лампу и прошелся по избе.

В окно сочились голубые отблески рассвета. В избе стало прохладней, звонче проскрипели половицы.

Наташа поднялась и, озабоченно разглядывая старосту, потянула за рукав:

— Присядьте…

Они сели на лавке рядом, плечом к плечу.

— Что случилось, Козьма Потапович? — Наташа вспоминала слова Васи о том, что Козьма Потапович «отколол какой-то номер».

— Двух солдат вчера вечером в расход пустили. Из наружного патруля.