Капитан флагмана

- Да, - сухо произнес Шарыгин. - Если я признал вас негодным для службы во флоте, то капитаном вы уже никогда не станете.

- Увы, увы! - произнес коренастый и, отвернувшись к своему собеседнику, продолжал: - Чем плохо - официант? - говорил он молодому, аккуратно одетому блондину с анемичным лицом, глядевшему на коренастого с почтительным уважением. - Специальность как специальность. Не хуже другой. Даже лучше. На одних чаевых можно состояние нажить. И спокойная. Закончил работу - и будь здоров.

- Вы бы не пошли на такую, - сказал молодой.

Коренастый рассмеялся.

- Я из категории стоящих у кормила. Ты теперь - тоже. У тебя небольшое суденышко, у меня - лайнер. У Бунчужного - флагман. Но ты не огорчайся: во-первых, ты еще молод, а во-вторых - не всем же лайнеры и флагманы водить. - Он ткнул вилкой в огурец, похрустел им и продолжал: - Большая это ответственность - у кормила стоять.

- А он, несмотря на твое заключение, все же устроился капитаном, добродушно усмехнулся Романов и налил себе боржома. Отхлебнул глоток и поставил бокал.

Заиграл оркестр. Многоголосый шум сразу же утонул в его звуках. "Капитан лайнера" что-то доказывал своему собутыльнику, энергично жестикулируя и надрываясь так, что шея побагровела.

Вернулся официант. Поставил коньяк. Потом, ловко орудуя штопором, раскупорил вино, тоже поставил на стол и ушел, не сказав ни слова.

- Ну что ж, - щелкнул по графинчику Романов, - давай пропустим по одной для начала: терпеть не могу пить сразу перед едой. Перед едой надо пить при отсутствии аппетита. А я на плохой аппетит не жалуюсь.

Он наполнил рюмки. Шарыгину не терпелось узнать, будут ли печатать статью или раздумали? Первому начинать разговор не хотелось. А Романов потягивал коньяк маленькими глотками и молчал.

Наконец Шарыгин не выдержал, спросил:

- Ну, как там со статьей, Иван Семенович?

Романов еще раз отпил из рюмки, потом вынул из бокового кармана сложенные вдвое гранки.

Шарыгин быстро пробежал глазами оттиск и вернул Романову.

- Воображаю, что подымется.

- А я и рассчитываю на шумиху. Есть вещи, о которых нельзя говорить вполголоса.

Шарыгин молчал. "Нехорошо, ох как нехорошо получается".

- Может быть, лучше не печатать? - спросил он.

- Что показало вскрытие? - вместо ответа спросил Романов.

- То, что и ожидали. Рак, да еще злой.

- Бывает и добрый?

- Бывает, - ответил Шарыгин. - В медицине все бывает.

Оркестр умолк. И снова стал слышен многоголосый шум. Шарыгин хотел еще что-то сказать, но Романов остановил его, сосредоточенно прислушиваясь к разговору за соседним столиком. Говорил коренастый. Молодой вертел бокал с недопитым пивом и в знак согласия кивал головой.

- Ты прежде всего должен понимать, кто ты такой теперь, - с трудом выговаривая слова, тыкал в грудь своего собеседника бритоголовый. - Ты руководитель. Это слово понимать надо - руководитель. И с людьми надо так, чтобы они к тебе - с уважением.

- Мне кажется - с людьми надо просто. Чем проще, тем лучше.

- Молодо-зелено, - рассмеялся коренастый. - Человек - это прежде всего психология. Высшая наука. Если ты хочешь ладить с людьми, если хочешь, чтобы они за тебя в огонь и в воду, надо тебе эту науку обязательно постичь. Возьмем, к примеру, день рождения... Я, брат, день рождения всех своих подчиненных знаю - и начальников цехов, и мастеров, даже бригадиров. Они у меня в настольном календаре на весь год расписаны. "Здорово, Иван Петрович! С днем рождения тебя, живи сто лет и здравствуй". И добавляешь, в зависимости от обстоятельств, еще несколько теплых слов. Тебе это ничего не стоит, а он рад. Вот какой у нас директор, думает. День моего рождения запомнил. Значит, ценит. И доволен человек. И работает с огоньком. Весело работает. А тебе только этого и надо. Психология, брат, сложная наука! Вот мы сейчас у доктора спросим. - Он снова повернулся к Шарыгину. - Скажите, доктор, как вы смотрите на психологию вообще и на психологию человеческих отношений в частности.

- Положительно, - сухо ответил Шарыгин, всем своим видом показывая нежелание продолжать разговор.