- Понимаешь, я совсем окаменела. И сейчас меня больше всего беспокоит, что я скажу папе, что я скажу людям.
- Ты всем будешь говорить одно и то же - только правду. И помни: я все время с тобой. У нас беда, и нам надо справиться с нею. И я хочу думать, что мы справимся. Я провожу тебя.
- Нет, нет, не нужно, - запротестовала она. - И пожалуйста, никуда не уходи. Если мне надо будет, я позвоню.
Сергей стал шагать по комнате. Потом подошел к окну. Он представил себе, как она выходит из дому, идет стройная и строгая, ни на кого не глядя. Знакомые женщины не здороваются с ней, а, пропустив, останавливаются и осуждающе глядят вслед.
"Если все кончится благополучно, - подумал он, - нам придется уехать отсюда".
Илья Артемович видел много преступников - мужчин и женщин, тупых и умных, смелых и трусливых, просто изнемогающих от страха. Одни были явно виноваты и лезли из шкуры вон, чтобы вывернуться, другие были не виноваты, но и этих нередко изводил страх перед мыслью, что их, несмотря ни на что, все же сочтут виновными.
И причины преступлений тоже были неодинаковые. Чаще - низменные чувства, ненависть, разврат или ревность. Были и такие преступники, которые совершали правонарушение в результате роковой ошибки или растерянности. Но такой преступницы, какая сидела сейчас перед ним, Будалов не видел: убийство из жалости и сострадания.
Она сидела бледная, понурив голову. "Нелегко ей будет в тюрьме", подумал Будалов, и ему стало не по себе от этих мыслей. Он знал, как она будет вести себя на допросе, но только не знал, как начать этот допрос. Он решил, что в данном случае вернее всего - в упор. Так лучше будет и для него и для нее.
- Вы любите медицину? - спросил он.
- Да, я с детства мечтала стать врачом.
- Как же вы тогда решились?..
- О чем вы?
- Об убийстве. Как вы решились на него?
В голосе его звучало то профессиональное спокойствие, которое нередко уже само по себе может привести в замешательство. Только закоренелые преступники остаются в таких случаях спокойными. Другие обычно быстро теряются и начинают метаться.
- Убийство? - переспросила она.
- Я имею в виду смерть вашей матери, - пояснил Будалов.
Галина растерялась. Только сейчас она по-настоящему поняла, что находится в прокуратуре перед следователем и отвечает на вопросы, которые задаются тут со всей серьезностью, какая может быть, когда человека обвиняют в убийстве.
- Я не убивала ее, - произнесла она чуть слышно, с той искренностью, с какой мог произнести эти слова только глубоко убежденный в своей невиновности человек. - Я не убивала ее. Поймите, я не убивала...
- Вы вводили ей в последний раз лекарства?
- Да.
- Вы знали, что это была смертельная доза?
- Да.
- И мать после этого умерла?
- Да.
- Это и называется убийством. Преднамеренным убийством.
Галина пожала плечами. На ее лице не было страха, только скорбь.
"С ней надо как-то иначе, - подумал Будалов. - С нею так, как со всеми, нельзя. Она сделает все, чтобы удесятерить свою вину. И сделает это потому, что она иначе не может. А как мало надо было, чтобы никто никогда и не подумал о ней как об убийце..."
- Скажите, а она не могла вообще умереть? - спросил он, не подумав, какой нелепостью прозвучит для нее этот вопрос. И только когда она удивленно посмотрела на него, он, досадуя на себя, пояснил: - Дело в том, что, как нам известно, "после этого" не значит "вследствие этого".
- Да, конечно, - ответила она. - Но тут все произошло именно "вследствие".
- Но ведь могло быть и совпадение. Скажем, роковое. Ну да, роковое совпадение. Ваша мать ведь была очень тяжело больна. Когда вы ей вводили лекарства, у нее был приступ. Могла же она умереть от такого приступа?..
- Могла, - согласилась Галина. - Она уже много раз могла умереть. Но мы не допускали.
- Ну вот, - обрадовался Будалов. - Ведь могла она умереть от этого приступа, а не от вашего лекарства.
Галина отрицательно покачала головой.
- Нет, она бы еще долго мучилась. Конечно, если бы не оставить без помощи... Но мы всегда выводили ее из этого состояния. Она бы еще долго мучилась.
- Как долго?
В ответ она снова только пожала плечами. Эта манера недоуменно пожимать плечами, которая вначале даже тронула Будалова своей непосредственностью, сейчас уже раздражала.
- Вы сказали долго. Как долго?
- Не знаю, - наклонив голову и глядя в пол, ответила она. - Может быть, несколько часов, несколько дней, а может быть, и несколько месяцев. Мне казалось, этому конца не будет.
- Чему "этому"?
- Страданиям.
- Скажите, а выздороветь она могла?
Галина вскинула голову, как тогда, когда он произнес впервые слово "убийство". На лице ее появилось выражение гневного протеста, словно ее ударили хлыстом.
- Как вы можете?.. Если была бы хоть малейшая надежда... Она была обречена на страдания, от которых избавить могла только смерть.
- Значит, вы утверждаете все же, что убили ее? - сухо спросил Будалов.
"Как разъяснить ему, - подумала Галина. - Почему он не хочет понять?"