Читаем Капитан флагмана полностью

- Раньше клепали корабли, - продолжал Бунчужный. - Потом сварка пошла. Ручная, автоматами и полуавтоматами. Наконец, гравитационная. Теперь у нас один человек с пятью аппаратами управляется. А дальше... - Он стал рассказывать о своих планах. Он бредил электросваркой, мечтал собирать корабли с помощью электронных автоматов с программным управлением, лучей лазера. - И с чего это я вдруг взял, что из него добрый директор выйдет, неожиданно вернулся к Романову Тарас Игнатьевич, - представления не имею. Бывает же так - найдет на тебя вдруг затмение и начинаешь давать дурацкие советы, позабыв о том, что с тобой считаются. А он, черт, решил, что я от него избавиться хотел. Жизнь, конечно, откроет глаза, а вот во сколько эта наука вскочит... Во вторник министр приезжает, я ведь ему все скажу. Расплюемся мы после этого с Романовым по гроб жизни.

- А надо ли перед министром компрометировать? - спросил Багрий.

- Я, Андрей Григорьевич, люблю прямиком ходить.

Багрий смотрел на Бунчужного, на его неторопливые движения, внимательно слушал его и в то же время думал, что этот человек невероятно устал. "Как ему деликатнее предложить поехать завтра на реку?" - думал Багрий, а вслух сказал:

- Да присядьте вы, ради бога. И знаете что? Давайте поужинаем. По-холостяцки, чем бог послал. И выпьем по рюмке-другой.

- Есть не хочется, а вот выпить я, пожалуй, выпил бы.

- Коньяку или водки?

- Все равно, - ответил Тарас Игнатьевич, присаживаясь.

Андрей Григорьевич вынул из холодильника котлеты, пошарил в кладовой, нашел коробку сардин, вскрыл ее.

- Так за что же выпьем? - спросил Бунчужный, подняв рюмку.

- За здоровье Валентины Лукиничны и еще за все доброе и хорошее.

Тарас Игнатьевич отпил глоток, поставил рюмку, закусил сардинами. Еще отпил.

- Давайте завтра в плавни махнем, - предложил Багрий. - На рыбалку. Уху сварим, искупаемся. - Он увидел, что Тарас Игнатьевич нахмурился, и поспешил добавить: - Валентина Лукинична, если узнает, обрадуется.

- Да нет, я не потому. Просто мы договорились с Ватажковым завтра в Отрадное съездить.

И опять стал рассказывать о своих замыслах: санаторном корпусе в Отрадном, о цехе крупных блоков.

- Представляете, океанский лайнер - из пяти блоков. Выкатили их на стапель, сварили - и все. Или главный дизель взять. Несколько сот тонн. Мы его разбираем сначала, потом снова собираем, уже на корабле. И времени на это много уходит, и люди скапливаются, мешают друг другу. Куда выгоднее собрать его где-нибудь рядом, потом поднять и поставить на место.

- Это ведь так просто, - сказал Багрий, которому и в самом деле такой способ установки тяжелого дизеля на корабле показался на редкость простым.

- Нет, сложно, - возразил Тарас Игнатьевич. - Чертовски сложно.

- Но где-нибудь так делают же.

- Если б делали, поехали бы, посмотрели да собезьянничали бы.

- Не зазорно обезьянничать?

- Мы у них, они у нас. Без этого теперь нельзя: иначе каждому придется Америку открывать. А они теперь, эти Америки, по десятку на день объявляются, - он усмехнулся. - Лордкипанидзе вот, например, предлагает палубу со всеми надстройками, шлюпбалками и трюмовыми покрытиями в сторонке собирать, а потом на место поставить уже целиком. Хорошая задумка... А только у нас таких задумок знаете сколько?.. Джеггерс, когда узнал, что у нас более двух тысяч изобретателей да рационализаторов, ахнул. Творческий взрыв, говорит. Очень точное определение.

Бунчужный помолчал. Потянулся к приемнику - большому, с дистанционным управлением, включил. С легким жужжанием поползла стрелка на шкале настройки. Из динамиков вырывались то музыка, то голоса, то свист и грохот. Тарас Игнатьевич отпустил кнопку, когда громкий и мягкий баритон что-то неторопливо говорил на добротном английском. Бунчужный прислушался. Улыбнулся, многозначительно подмигнул неведомому диктору... Потом выключил приемник, повернулся к Андрею Григорьевичу.

- Расхваливают свою демократию. Нахвалиться не могут. От этих разговоров кое у кого, как говорит Скиба, мозга на мозгу заскакивает. А ведь наш творческий взрыв самый лучший признак подлинной свободы. Человек рожден для творчества. От животного его отличает именно эта особенность. Животные производят, а человек творит. Он с детских лет - творец. Демиург. Неспроста умельцев у нас на заводе богами называют. - Он вдруг рассмеялся. - Как удивило Джеггерса, что инженеры - на простой работе. Им, конечно, не нужно инженеров ставить к станку или, как сегодня у нас, трубы изолировать. У них под воротами всегда безработные торчат. Они их считают мощным стимулом. Катализатором. А если вдуматься, плетка это. Плантаторская. Только во сто крат больнее бьет.

- Но ведь и нехватка рабочих рук тоже беда, - сказал Багрий.

- Беда, - согласился Бунчужный. - Много у нас еще недостатков. И все же Джеггерсы нам завидуют. Понимаете, Андрей Григорьевич, завидуют.

22

Перейти на страницу:

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза