Капитан госбезопасности. Линия Маннергейма

— Которых мы прикончили, нет, — капитан достал папиросу и прикурил от папиросы Жоха, — хотя не случись война, продолжали бы они работать какими-нибудь лесорубами или счетоводами и были бы замечательными парнями, которые вечера проводят с женами, а кружку пива сверх нормы позволяют себе строго по воскресеньям. А война развязывает узлы на твоих потаенных мыслишках и страстишках. Оружие в руках замутняет разум. «Война все спишет» — нашептывает в ухо бес. Вспомни нашу Гражданскую. Бывшие мирные люди с обеих сторон кромсали друг друга в кровавые лоскутья. А сколько банд вроде этой шастало тогда по лесам, которые вроде за белых или вроде бы за красных, но жили люди только в свое удовольствие. А удовольствие было простое — убивать, насиловать, грабить. Надеялись, война все спишет. Кое-что, кстати, списала. А, черт, потухла…

Потухла капитанская папироса, перестал светиться ее уголек в окружающей темноте зимнего вечера. Шепелев полез в карман за бензиновой зажигалкой.

— А ведь парни защищают свою страну…

— Да, и защищают здорово. Мы — солдаты, Леня. Нас послали, чтобы мы убивали и умирали, не рассуждая. А мы с тобой рассуждаем. И рассуждаем не о том. А о чем должны? О том, как выжить. Значит, о том, что умереть должен кто-то другой, с другой стороны. Сволочная логика войны. Мне и тебе придется ей подчиниться.

Капитан взял секунду передышки.

— Ты говоришь, финнов жалко? Но война, на которой гибнем и они, и мы, закончится только тогда, когда финны ее проиграют. Пока этого не случится, на финские доты и дзоты будут посылать новые и новые полки, будут гибнуть новые сотни и тысячи советских и финских солдат. Все закончится только тогда, когда финны будут разбиты. Тогда для всех наступит мир. Какой он будет, не важно, но война закончится. Усекаешь? Если мы сможем что-то сделать, чтобы приблизить конец войны, мы обязаны это сделать. В первую очередь, мы должны не отвлекать часового на посту болтовней. Так что несите службу, боец Запрудовский!

— Сам ты Запрудовский, — незлобно огрызнулся Жох…

Советский агитплакат времен Советско-финской войны

Вернувшись в дом, где его ждал за столом весь маленький отряд, исключая часового, командир сказал:

— Значит, так. Сейчас я и красноармеец Попов отправляемся в разведку. Старик-хуторянин сообщил мне, что в тридцати, вернее, в двадцати восьми километрах отсюда попала в окружение наша танковая часть. Сведения мы обязаны проверить. Показания старика косвенно подтверждают лишь звуки стрельбы, которые мы слышали вчера ночью в лесу. Но проверить, еще раз говорю, мы обязаны. На двадцать километров нас подвезет на лошади хуторянин, дальше мы пойдем на лыжах, своим ходом вернемся обратно. Предположительно завтра утром или днем. Старшим в мое отсутствие остается капитан Хромов. Если мы не вернемся через два дня, отправляйтесь к нашей передовой. Карту оставляю, компас у вас есть, выйдете. Вопросы?

Глава девятая На Карельском перешейке без перемен

Ни лжецам, ни писакам юродивым

Больше ваших сердец не смутить.
Отнимали не раз у вас родину.
Мы приходим ее возвратить.

«Суоми-красавица»

1

От 76 танкового батальона в живых оставалось девятнадцать человек. Они еще как-то держали оборону. Давно уже осколком ручной гранаты убило уполномоченного особого отдела Полевого. Во время ночного боя, когда отбивали очередную вылазку финнов, снайперская пуля нашла старшего лейтенанта Иловану. Умер от гангрены младший комвзвода Мельников. Сейчас батальоном командовал отделенный командир Якуба.

Никто из девятнадцати уже не верил, что к ним пробьются свои. Наверняка, свои уже внесли 76 батальон в список переставших существовать подразделений, а его бойцов — в списки погибших. На них уже готовы, а, может, уже и отосланы похоронки. Они и сам не считали себя живыми. Они просто не сдавались.

Их рация, по которой они просили прислать помощь, сгорела вместе с домом еще тогда, когда батальон насчитывал пятьдесят человек. В одной из ночных вылазок белофиннам удалось оттеснить их с позиций на одном из флангов и забросать крайний дом бутылками с зажигательной смесью. Атаку отбили, заставили врагов отползти в свой лес, но бой унес жизни десяти красноармейцев, пятнадцать было ранено.

Они перестали считать дни, проведенные среди четырех домов, окруженные лесом и атакующими из него финнами. Все девятнадцать мучились от куриной слепоты. Наверное, она началась от голода. Жрать уже давно было нечего. Из-за этой проклятой куриной слепоты они подпускали финнов ночью вплотную. Стрелять приходилось на вспышки или на звук.