Капитан Михалис

Когда увидели прокаженные издалека процессию своих здоровых собратьев, то в знак приветствия подняли повыше зажженные факелы…

Капитан Михалис в Крестном ходе не участвовал и даже в церковь не заходил. Нет, он не был безбожником, а вот попов ненавидел, потому обычно дожидался, когда храм опустеет, и уж тогда ставил свою свечку. Но причаститься в страстной четверг все же не забывал: придет, покрестится, раскроет рот, чтобы принять тело Христово и кровь, отчего внутри разливается блаженное тепло. Но в этом году, впервые в жизни, вместо того чтоб идти с утра в церковь, вскочил на лошадь и помчался в поле. Доехал до хутора Нури-бея, но повернул вспять и направился к морю – напиться соленого воздуха. Пока сидит во мне этот бес, твердил он себе, никак нельзя причащаться.

Нет в году дня более длинного и тягостного, чем страстная суббота. Время словно останавливается, а то и вовсе движется назад. Ждешь, ждешь вечера, а он все никак не наступает. Изголодавшиеся православные едва сознание не теряли, проходя мимо пекарен, откуда неслись вкусные запахи. Хозяйки начищали до блеска весь дом и двор. Сердца и помыслы людей тоже как бы очищались в ожидании праздника. Вот скоро зайдет солнце, и голубая ночь набросит на землю свое покрывало, а завтра все огласится радостным «Христос воскрес!»

Жена Красойоргиса то и дело прикладывала к глазам ладонь и смотрела на солнце.

– Да что ж это такое! Стоит, проклятое, на месте! – бормотала она, чувствуя головокружение от запаха жарящейся в печи курицы и бурека[50], который только что принес ее сын Андрикос из булочной Тулупанаса.

Кира Пенелопа покрасила яички еще в четверг – на славу получились – и теперь орудовала в кухне, готовя на разговенье суп из овечьих потрохов. Кир Димитрос, вздрагивая от ее командирских окриков, бегал туда-сюда с подносами и противнями.

– Пошевеливайся, Димитрос! Нынче ночью воскреснет Христос, так что придется тебе потрудиться, голубчик! Ты меня понял? Зря, что ли, я припасла столько мяса и бурека!

Всевышний услышал, наконец, людские мольбы: солнце закатилось, и на Мегалокастро опустился благословенный вечер. Женщины бросились наряжаться. Вендузос тоже приготовилась и, сидя во дворе, ждала брата, чтобы вдвоем с ним пойти в церковь. Ведь это их последняя Пасха: на будущий год с ними станет праздновать и Сиезасыр.

Близилась полночь. Православные высыпали на улицу. Скоро Мурдзуфлос ударит в колокола. Христос уже шевелится в гробу и вот-вот сбросит могильную плиту.

Только двое в эту святую ночь сбились с праведного пути, забыли о Боге. Один обнимал черкешенку, а другой курил на постели цигарку за цигаркой, а мыслями был возле зеленой калитки.

Один наслаждался любовью, другой сходил с ума от злости, в то время как все благочестивые сограждане толпились в церковном дворе со свечами в руках и глядели на митрополита, который восходил на богато украшенный помост под цветущим лимонным деревом и раскрывал тяжелое, в серебряном окладе Евангелие. Свежий ночной ветерок овевал лица, озаренные особым светом, предвестником чуда. И когда грянуло «Христос воскресе из мертвых!» и запылали свечи, людям показалось, будто и они воскресли вместе с Христом. Капитаны принялись разряжать в воздух серебряные пистолеты, а ошалевший Мурдзуфлос звонил во все колокола, как бы сообщая порабощенному турками народу, что свобода превыше смерти, что капитан Манолис жив и никогда не умрет, что Крит вновь станет свободным!

Воскрес Христос, и гнев митрополита улегся. На рассвете он, по обычаю, послал с дьяконом в подарок паше поднос пахлавы, корзину крашеных яиц и пасхальных куличей.

Дома, лавки, переулки, мостовые Мегалокастро сияли под лучами обновленного солнца, весь город жил единым дыханием довольного, счастливого человека, осененного Божьим благословением.

Барбаяннис нацепил саблю, жестяной орден и вольготно прогуливался по улицам: нынче у него был день отдыха. Турки и христиане, покатываясь со смеху, кланялись ему, а он гордо, ровно паша, отвечал на приветствия. Чтоб казаться важным господином, Барбаяннис нанял одного крестьянина из деревеньки Бигази, вымазал ему рожу, и тот следовал за ним, как арап.

Коротышка Харилаос разъезжал в коляске, нанося визиты. Он надел недавно привезенную из Афин соломенную шляпу и молодецки подкрутил усы. Опершись подбородком на трость с набалдашником в форме львиной головы, Харилаос бросал на людей косые взгляды, опасаясь насмешек по поводу его малого роста.

Под вечер празднично разодетые христиане двинулись со всех концов города к Трем аркам. Под ветром трепетали шелковые ленты в волосах у девушек. На севере искрилось розовое море, на юге зеленели поля, сверкали черным серебром оливы, и над всей этой красотой нависало ласковое сиреневое небо. Внезапно улыбкой воскресшего Христа в нем зажглась первая вечерняя звездочка.