Капитан Рубахин

После вчерашнего звонка из школы за Рубахиным и Соколовым уже плотно присматривали. Этим занимался лейтенант Семакин, которого вызывали при задержании Горшенина.

Визит Финиста к экспертам был замечен. И снова последовал короткий телефонный доклад…

***

Надежда Лобанова почти всю жизнь прослужила на одном месте, перемещаясь лишь из кабинета в кабинет и от звания к званию. Пришла в экспертизу младшим лейтенантом, теперь собиралась на пенсию майором, начальником экспертной службы. И никто в отделе не помнил, чтобы она кого-нибудь хоть раз подвела.

Лобанову уважали. Она была строга в отношениях, и нередко выступала в отделе посредником в конфликтах между начальниками и подчиненными, помогала добиваться справедливости.

При этом все знали: злоупотреблять её доверием нельзя. Кто хоть однажды пытался так сделать – больше к ней обратиться уже не мог никогда.

Трудно было понять, почему не сложилась у неё личная жизнь. Лобанова долгие годы жила одна, хотя претендентов на её внимание, руку и сердце было всегда достаточно.

Женщины втайне завидовали: её северная славянская красота – от бабок и прабабок с берегов Онеги – возрасту вообще не сдавалась. И даже сейчас, на черте пятидесятилетия, выглядела майор весьма привлекательно: сохраняла стройность, легкость в походке и незаурядную природную женственность.

А в редкие моменты большие серые глаза её вспыхивали странным, чуть ли не колдовским, огнём…

Бесшабашный Финист никогда не робел под женскими взорами. Но при первом знакомстве с Лобановой поймал он внезапный, как вскрик ночной птицы, взгляд этой женщины, и хлестнуло его по сердцу такой щемящей и даже пугающей волной – словно в бездну заглянул.

Удивляясь своей реакции, Соколов поспешно отвёл глаза, а потом целый день выглядел подавленным.

Ходили слухи, что был у Лобановой в молодости жених, военный, но погиб где-то заграницей. Сама она ничего и никому на эту тему не рассказывала. А Финист, как и все окружающие, естественно, не подозревал, что сам он был, как две капли воды, похож на одного человека, с редким именем Герасим.

Когда Надежда впервые увидела Соколова, идущего рядом с Рубахиным, давняя боль ударила горькими родниками в глубине глаз, и ей стоило невероятных усилий скрыть, что поднялось в этот миг в её душе. Сходство было просто поразительным, а она, и через много лет, не забыла ни одной любимой чёрточки.

По возрасту и по внешности этот парень мог быть Герасиму сыном.

И её сыном.

Иногда искушали Надежду совершенно несуразные мысли, что это сам Герасим родился ещё раз, но в своей новой жизни он её не вспомнил и не узнал…

7. Финист

Финист и Рубахин смогли увидеться только к вечеру. Служебных обязанностей им никто не отменял.

С утра Юрий со своим взводом почти три часа проторчал в оцеплении митинга, организованного местными коммунистами в канун революционной годовщины. Но праздник был только предлогом, а истинной целью митинга были выборы депутатов в городскую думу, которые намечались через месяц.

Василий же перед долгой командировкой весь день готовил к передаче текущие дела.

***

Рубахин первым приехал в маленький армянский ресторанчик на берегу реки, рассекавшей город на две части. Через широкое окно открывался вид на речную излучину, на купола и суровые стены старинного монастыря, на крутой противоположный берег, заросший клёнами. В красных лучах заходящего солнца золотые и багряные кроны деревьев полыхали холодным осенним пожаром.

Чтобы не терять времени, капитан заказал их обычное с Финистом нехитрое меню и курил, погружаясь в свои невесёлые мысли. Красный осенний пожар за окном странным образом усиливал в нём тревогу последних дней, и Василий, не сдержавшись, выпил рюмку водки в одиночку.

Минут через двадцать появился и усталый Финист. Ему было от чего устать: смертельно не любил Юрий работать на митингах.

Три сотни горожан, собравшихся днём на площади под красными флагами, вызывали в нём острое сочувствие. Старики с тяжёлыми гроздьями боевых наград на пиджаках и кителях, старушки с потерянными и обиженными лицами произносили эмоциональные, но наивные речи. Они пытались чего-то требовать от власти, укрывшейся за блестящими окнами городской мэрии, но их уже давно никто не слышал, и слышать не хотел.

Для умных и благополучных людей, сидящих в здании бывшего горкома партии, возбуждённые старики были всего лишь глупой, раздражающей толпой, от которой они отгородились толстыми стенами и звуконепроницаемыми стёклами, а в этот день – ещё и цепью ОМОНа.

Финист, который уже не раз бывал в реальных перестрелках, признавался сам себе, что стоять в оцеплении перед мэрией ему намного тяжелее, чем бегать под пулями. В душе возникало какое-то гадкое чувство, словно стоял он в строю на вражьей стороне.

Больше всего Юрий опасался провокаций, когда придётся применять силу. Этих провокаций можно было ожидать в любой момент и, прежде всего, от самих организаторов митинга – такой скандал накануне выборов был для них очень выгоден.