Капитан Рубахин

Юрий презирал чиновников, сидящих в здании у него за спиной, но ещё больше ненавидел тех, кто, прорываясь в уютные кабинеты власти, гнал впереди себя в атаку стариков. Они нагло использовали замороченных и ограбленных людей, которые всё ещё верили, что заменой во власти демократа Проворкина коммунистом Говоркиным, или наоборот, что-то можно изменить и в их жизни…

Вот и сегодня, старший лейтенант Соколов, стоя в центре плотной шеренги подчинённого ему взвода, невольно вспоминал и своих стариков, живущих в далёком сибирском городе. Там теперь тоже одно за другим банкротились и закрывались большие предприятия, и людям становилось негде работать и не на что жить. Он нисколько не удивился бы, увидев родителей в рядах митингующих…

А однажды, когда он приехал к старикам в отпуск, ему даже стало реально стыдно за принадлежность к своей службе. Завод, на котором всю жизнь трудился отец, накануне неправедно, грубым захватом, перешёл к новым хозяевам, которых все в городе знали, как бандитов и отморозков.

Старого директора с заломленными за спину руками выводил из кабинета местный ОМОН. А он, этот директор, когда-то возводил свой завод буквально с нуля, командуя комсомольским строительным десантом…

– Ну, и как ты мне это всё объяснишь, сынок? – спрашивал подавленный отец. – Ты ведь, небось, тоже в таких делах участвуешь? Орденов вам ещё не выдают за эти подвиги?

Юрий готов был провалиться сквозь землю…

***

Финист садится за столик напротив Рубахина и сразу начинает разливать водку:

– Ну, что, Васёк, – разбавим горечь текущего момента?

Выпив, Соколов с удовольствием хрустит огурцом.

– Чего нового?

– Пробил я по своим каналам, – рассказывает Василий, – вчера вечером мой потерпевший Горшенин ушёл из дома в неизвестном направлении и больше не возвращался. И вот ещё что интересно: заявление на меня он написал, но за справкой о побоях ни в одно медицинское учреждение не обращался.

– Думаешь, на той стороне концы по-быстрому прячут? – Финист откидывается на спинку стула. – «Нет человека – нет проблем!» – Это же классика!

– Ясно, Горшенин этот – шестёрка рядовая, – размышляет вслух Василий, – соплив ещё для серьёзной роли. Таких сдают легко – они мало чего знают.

– Сам он шестёрка, – соглашается Финист, – но, по-моему, завязан на какую-то птицу. Наверно, крупную, если даже начальство твоё занервничало.

– Не бывает, Юра, у крупных птиц прямых контактов с шестёрками! Не так что-то. Кто-то сыграл не так, прокололся…

– Ты сыщик, тебе виднее, ты – думаешь. А я – агрегат силовой, моё дело – разгонять, хватать, бить, стрелять!

– Скромняга! – усмехается Рубахин.

Они не успели выпить по второй рюмке, как зазвонил мобильник Финиста. Рассмотрев входящий номер, Юрий указал пальцем вверх:

– Командир мой…

Он молча выслушал командира, и только в конце коротко бросил:

– Всё понял. Есть!

– Чего там? – предполагая почему-то недоброе, спрашивает Василий.

– Нормально, брат! – улыбаясь, отвечает Финист. – На Кавказ едем вместе. Меня включили в команду. Недокомплект у нас, говорят…

– Да я уж слышал об этом! – Рубахин в недоумении. – Ты, что – рад, что ли?

– Не то, чтобы рад, но доволен. Я ведь тоже рапорт написал!

– Ты же меня дебилом за это назвал, а сам теперь кто?

Юрий лихо опрокидывает налитую рюмку и поясняет:

– А сам я – друг дебила, разве тебе это неизвестно? Побоялся, что заскучаешь там без меня! – отшучивается Финист, и заканчивает уже серьёзно. – Игрушки, Васёк, закончились – есть у меня такое подозрение. Не дай Бог, чего… – он запинается, – как я потом Танюхе маленькой в глаза посмотрю?

Они выпили и по третьей, но расслабиться уже не получалось, даже наоборот – начали мужики трезветь. Пить дальше не было смысла…

***

Между осенью и зимой всегда бывает предзимье – короткая или долгая, но очень неприятная пора. Когда спадает роскошь осенних красок, и ветер срывает с окрестных пейзажей лохмотья последних туманов, природа выглядит какой-то неприбранной, жалкой старухой. Она своим видом невольно вызывает глухую тоску, пока милосердная зима не покроет всё вокруг белым снежным покровом.

В предзимье люди чаще вспоминают о смерти, и уж, тем более, невыносимо в эту пору одиночество…

***

За день до отправки сводного милицейского отряда на Кавказ погода резко изменилась. Небо закрылось беспросветными серыми тучами, с перерывами налетал и падал тяжёлый холодный дождь, безжалостно сбивая с уличных клёнов жёлтые и багряные листья.

Город в одночасье постарел и помрачнел.

Несмотря на непогоду, многих бойцов на перроне провожали жёны и подруги. Некоторые парни, прощаясь, держали на руках детей, прячущих носы в воротники отцовских форменных курток.

Рубахин подходил к вагону один.

Юрий при виде Василия торопливо расцеловал свою очередную юную подружку и лёгким шлепком пониже спины подтолкнул её в сторону вокзала.

Капитан невольно улыбнулся: в любой ситуации Финист оставался самим собой – ясным соколом!