Капитан Рубахин

В следующее мгновение Нестеров сорвал с дверей тонкие шёлковые занавески и стреножил ими рыжего так, что колени его оказались рядом с ушами. При всём желании он и шевельнуться не смог бы. Это была специальная «упаковка», в таком виде задержанного удобно транспортировать на короткие расстояния – занимает мало места и не дёргается. Если же оставить человека в таком положении больше двух часов – может умереть.

Антон вошёл в спальню. Жена стояла в углу у окна, прикрывшись простынёй. Её била крупная дрожь.

– Не включай свет! – на истерической ноте всхлипнула она. – Ты его убил?

Антон, в груди у которого стремительно нарастала пустота, горько усмехнулся:

– Будет жить…

От чужого запаха в спальне мутило.

– Приду завтра к вечеру, – устало закончил Антон, понимая полную бессмысленность какого-либо разговора, – к восемнадцати часам, и я не хотел бы здесь тебя обнаружить. Забирай всё, что сочтёшь нужным…

Он вернулся в прихожую. Рыжий уже пришел в себя и натужно кряхтел. Лицо у него было багровым, глаза лезли из орбит.

– Р-р-раз-вя-жи! – прохрипел он.

Антон молча через него переступил, взял сумку и захлопнул за собой дверь…

***

Других близких людей у Нестерова в столице не было, и теперь он днями сидел в своей квартире, перечитывал старые книги, не имея никакого желания выходить на улицу, а тем более – включать телевизор. Новости с экрана вызывали в нём приступы ненависти, а серая толпа на столичных улицах – раздражала до чесотки.

Эта толпа поначалу думала, что вот и свалились на неё свобода и благоденствие! Но Антон однажды заметил, какие злые глаза и лица были у этих свободных людей на митингах, и невольно вспомнил старые праздничные демонстрации. Там, у якобы несвободных людей, были другие лица – радостные и счастливые. И это не было постановочной показухой.

Да, наверное, мало кто тогда всерьёз верил в коммунизм, но у людей было главное: они верили в себя, гордились своей страной, которую они сами неимоверно тяжким трудом сделали великой мировой державой.

Теперь же Нестеров наблюдал, как на гребень жизни шустро всплывала пёстрая и наглая публика: предатели-политики, торгаши и ворьё, тупые бандиты и ушлые проститутки. Всплывшее дерьмо стремительно богатело, стало именовать себя «элитой» и тут же присвоило себе право смотреть на таких людей, как Антон, свысока.

Как-то по объявлению пришёл Нестеров наниматься в охрану шикарного косметического салона.

Поблёскивая бриллиантами на пальцах, лощёный и манерный хозяин модного заведения осмотрел его, как жеребца на ярмарке, и кивнул:

– Можешь завтра выходить на работу!

Развалясь в кресле, он ленивым глазом оценил почти новый костюм стоявшего перед ним Нестерова и брезгливо поморщился:

– Только оденься приличнее, мужчина, пока тебе не сошьют нашу фирменную шмотку…

Этому педерасту даже в голову не пришло, что на Антоне и был как раз самый приличный из его костюмов, то есть – единственный, а остальное пространство в его гардеробе занимали ещё несколько рубашек, пара джинсов да ненужные теперь комплекты военной формы – от полевой до парадной.

Нестеров едва сдержался, чтобы не задвинуть ногой физиономию хозяина вглубь его прилизанной головы.

«И откуда вся эта мразь так быстро выскочила? – думал Антон, шагая по улице Горького, которая уже по-старому стала именоваться Тверской. – Словно в засаде все сидели!»

На работу в салон он, естественно, не вышел…

Смотреть на эту наглую публику снизу вверх Нестеров никогда бы себе не позволил, он предпочёл бы вообще её не видеть, или – одним движением пальца на спусковом крючке – вычеркнуть себя из числа зрителей и свидетелей навсегда. Он уже слышал, что кто-то из его бывших коллег так и поступил…

***

Антон долго болтался без дела, работая в случайных местах, где – месяц, где – неделю. Он уже исчерпал все свои резервы, и был близок к последней черте, когда ему позвонил появившийся в Москве сослуживец, полковник Элгазы Юнусбеков из Таджикистана, тоже уволенный из органов. Нежданный гость сделал ему предложение, развернувшее жизнь Нестерова на сто восемьдесят градусов.

Предложение исходило от имени некоего большого босса, сидевшего заграницей. Оно было ошеломляющим – и по теме, и по деньгам.

Антон задумался.

– А с чего это ты взял, Элгазы, что я, как электричка, легко могу поехать в противоположную сторону? – спросил он, наблюдая, как Юнусбеков разливает по стаканам очередную порцию дорогущего виски, которым они отмечали встречу в люксовом номере гостиницы «Пекин». В отличие от предложения, виски ему сразу понравился, тем более, что он впервые попробовал этот напиток.

Юнусбеков иронично прищурил свои, и без того узкие, восточные глаза:

– Антон, уважаемый! Какая сторона – ты говоришь? Тебе раньше пальцем сверху показывали – туда езжай, сюда езжай! Ты ехал-ехал и куда приехал?

Тебя раньше все контрабандисты в Таджикистоне боялись. Вспомни, сколько раз большие деньги давали – ты не брал, сколько раз убить хотели – живой остался, ну – и что? За всю твою службу тебе опять показали пальцем – только уже на помойку!

Сидели долго.