Капитан Рубахин

Комендант общежития, с которым через два дня связался Василий, сообщил, что жена его сдала ключи и уехала. Но при всей горькой горечи этого известия Рубахину стало ощутимо легче – его девчонки теперь точно были в безопасности…

Он, конечно, звонил Наталье ещё и ещё, но каждый раз механический женский голос равнодушно выдавал ему стандартную формулу: «абонент не отвечает».

Сообщить Наталье о гибели Финиста Василий даже не пытался: это было особенно тяжко и горько. Он решил, что всё расскажет при встрече, если она сбудется…

Капитан замкнулся в себе. В этом состоянии он мог бы сунуться башкой и в самое пекло, но вся последующая часть командировки выдалась на редкость спокойной, будто бы всё, чему суждено случиться – уже случилось.

***

За две недели до возвращения домой Рубахин выбрался из части в город и зашёл в магазин детских товаров. Побродив между полками, он выбрал смешного пушистого зайца, который, как ему показалось, обязательно понравится маленькой его дочурке.

Сунув пакет с покупкой за пазуху, капитан вышел на улицу. Игрушка чудесным образом согревала ему душу. Рубахин представлял себе распахнутые глазёнки Танюшки и её улыбку – во все два зуба снизу, которые делали её саму похожей на купленного им сейчас зайчонка.

Капитан успел сделать несколько шагов по тротуару, когда его сильно дёрнули за бушлат. Резко обернувшись, Рубахин не увидел рядом никого, но метрах в двадцати сорвалась с места серая «Хонда». Сидевших в ней людей невозможно было рассмотреть через чёрные тонированные стёкла.

Иномарка, взвизгнув на повороте тормозами, скрылась за углом. И только тогда дошло до Василия, что же это дёрнуло его за одежду. Слева, под рукавом, появились в бушлате два отверстия: круглое небольшое – со стороны спины, и заметный рваный клок – спереди, примерно на уровне сердца. Пощупав правой рукой подмышкой, Рубахин почувствовал, что ладонь стала влажной. И сразу пришла саднящая боль.

Немногочисленных прохожих с улицы как ветром сдуло.

И только хозяин игрушечного магазина, невысокий пожилой кавказец, выскочил на улицу и мгновенно всё понял.

Старик подбежал к Василию:

– Серьёзно? – коротко спросил он.

– Царапина вроде! – морщась от боли, ответил Рубахин.

– В больницу?

– В военный городок…

Старик кивнул.

Он тут же выгнал из-за магазина помятую белую «Волгу», и через двадцать минут, когда машина затормозила у ворот воинской части, Рубахин крепко пожал старику руку. За всю дорогу оба не проронили ни слова. Прощаясь, Василий назвал себя, и сказал:

– Если, вдруг, в чём-то смогу помочь – найдёшь меня, отец.

Старик пожал плечами…

Прямо с проходной Василий пошёл в санчасть. Им тут же занялись медики.

Спасло капитана то, что в последнее время он очень сильно похудел, одежда болталась на нём, как на огородном пугале, а главное – Танюшкин заяц за пазухой оттянул бушлат влево. Стрелок второпях этого не учёл…

Пуля зацепила ребро по касательной на уровне сердца, но – явно левее, чем стрелявшему хотелось.

После того, как рана была обработана и перевязана, Рубахин потянулся к своему бушлату.

– Куда, герой? – строго прикрикнул на него хирург. – Будешь лежать у нас! Неделю, как минимум…

В санчасть влетел встревоженный и взлохмаченный майор Гагара.

– Что с ним? – спросил он хирурга, словно Рубахина рядом и не было.

– Будет жить, – улыбаясь, ответил врач, – но должен полежать у нас, хотя бы пока рана подсохнет!

Командир, похоже, воочию убедился, что Василий помирать не собирается. Для облегчения души майор тут же, в особо изысканных выражениях, смачно научил Рубахина, как надо правильно служить отечеству.

– Отберите и заприте у него штаны, – приказал на прощание Гагара, – а то я ещё и наручниками его к койке пристегну – за яйца!

В Опорске майор Гагара руководил уголовным розыском в соседнем Зареченском отделе. Рубахин его хорошо знал: по службе довольно часто приходилось общаться. Матерщинник и хитрован, Гагара, между тем, слыл человеком надёжным, и с ним можно было работать, не опасаясь подвохов.

***

Пришлось Василию добросовестно отлежать в санчасти, хотя и не объявленную неделю, а четыре дня – больше не выдержал. Валяться в палате наедине со своими мрачными мыслями было невыносимо. На это время раненых здесь, кроме Рубахина, никого не оказалось.

В окно палаты были видны горы, верхушки которых прятались в лохматом подбрюшье беспросветного зимнего неба. Недавно упал большой снег, перекрыл все дороги и тропы, сделал леса на склонах непроходимыми. Жизнь в горах замерла. Наверно, по этой причине наступило и затишье.

Рана на боку быстро присыхала, а вот душа у Рубахина теперь кровоточила безостановочно.

Он никогда не был религиозным, церковь – со всеми её смыслами – оставалась за пределами мира, в котором он жил. Во всяком случае, раньше ему не пришло бы и в голову искать утешения своей душе в молитвах. Но сейчас пришло совершенное ясное убеждение: все вопросы, что так его мучают, бесполезно задавать кому-то из людей – во всём, похоже, была воля повыше…