Капитан Сорви-голова. Возвращение

Барнетт тут же наклонился и пошел за Фанфаном на полусогнутых ногах. В тамбуре было темно и еще больше задымлено. Возле двери, ведущей в соседний вагон, стоял солдат с винтовкой наперевес. Он загородил путь идущему впереди Фанфану.

— Проход запрещен, господа! Приказ начальника поезда.

— У нас спецпропуск, — произнес из-за спины Барнетта Сорви-голова.

— У меня приказ для всех, сэр, — извиняющимся тоном сказал солдат. — Вернитесь в вагон, — несмело поднимая винтовочный ствол, добавил он. В этот момент Барнетт из-за всех сил толкнул Фанфана в спину и, упав на пол ничком, закричал часовому: — Стреляй, это лазутчики врага! Часовой вскинул винтовку. Но выстрел раздался с другой стороны. Солдат обмяк, свалившись на лежащего Барнетта. Сорвиголова опустил свой револьвер, направив его в затылок Барнетту.

— Мне так и хочется вас пристрелить, как шелудивого пса. Но время еще не настало. Вставайте! — приказным тоном договорил Жан. Барнетт с трудом выбрался из-под тела часового и встал лицом к входной двери, опустив руки по швам. Следом за ним, потирая ушибленный лоб, поднялся Фанфан. Он, не церемонясь, закатил англичанину звонкую оплеуху.

— Это тебе за шишку на лбу, — уточнил парижанин, прицеливаясь для повторного удара. Но Сорви-голова остановил его.

— Хватит ему пока, — сказал Жан, приглядываясь почему-то к полу в тамбуре. Фанфан, вначале, не понял, что он там ищет. В тамбуре ведь стояла задымленная полутьма. Но Жан Грандье быстро нашел, что искал. Вправленное в уровень пола кольцо с трудом, но поддалось сильным рукам капитана Молокососов. Люк со скрипом открылся, впустив струю свежего воздуха и гулкое эхо непрекращающейся перестрелки.

— Вниз, под вагон, — сдавленно проговорил Жан, обращаясь то ли к Барнетту, то ли к Фанфану.

— Пусть он первым спускается, — заявил парижанин, — подстрелят — не жалко. Сорви-голова ткнул Барнетта стволом револьвера в бок. Барнетт опасливо поглядел вниз на шпалы. Потом сел на край люка, спустив ноги и, набравшись духа, спрыгнул и тут же распластался, прикрыв голову руками. Следом за ним спрыгнул Жан Грандье. И тоже упал рядом с Барнеттом, уткнувшись лицом в пахнущие гудроном шпалы. Видно, кто-то из буров по другую сторону насыпи заметил мимолетное появление двух фигур, скрывшихся за рельсами. Пули с визгом ударились в рельсовую сталь, отрекошетив в днище вагона. Присевший на краю люка Фанфан вскрикнул от боли. Пуля рикошетом разодрала ему мундир на плече, оцарапав руку. Вскрик Фанфана услышал Жан.

— Ты ранен? — крикнул он, повернув голову набок. — Пустяки, — утешил его молокосос.

— Пока не прыгай! Я проползу за колеса и попробую дать знак, чтобы буры не стреляли. — Хорошо бы, а то от своих погибать неохота, — отозвался Фанфан, прикрывая ладонью кровоточащую рану. Жан, вжавшись в шпалы, прополз несколько метров и под прикрытием тяжелых вагонных колес, приподнял над рельсом голову, чтобы оценить обстановку. Поезд стоял, возвышаясь, на насыпи над бескрайним вельдом, расцвеченным кое-где зелеными охапками низкорослых кустарников. Небольшие заросли этой растительности под фольклорным названием "стой-погоди", раскинули свои, покрытые колючками ветки, всего в метрах ста от железнодорожного полотна.

Почему их не вырубили англичане, было непонятно. Но этой беспечностью и воспользовались напавшие на поезд буры. Часть их укрылась в кустарнике, и оттуда слышались частые выстрелы. Чуть левее, на открытом поле, вне досягаемости пуль защитников поезда, гарцевал большой отряд кавалеристов. Жан заметил, что оттуда, под прикрытие кустов, подтягивается запряженное парой лошадей легкое полевое орудие. "Сейчас станет жарко, — подумал Сорви-голова. — Нужно поскорее сдаваться". Но как известить об этом буров? Сорви-голова осмотрел себя с ног до головы. И вдруг вспомнил о белом шелковом офицерском шарфе, висящем у него на шее. Лучшего и не придумаешь. Он сдернул шарф и принялся им размахивать, вытянув руку из-за колеса. Огонь из кустов ослаб, а затем и вовсе прекратился. Стреляли только из окон англичане. И тут Жан сообразил, что если они втроем пойдут сдаваться бурам, то непременно получат пули в спины от англичан. Но, видно, это же поняли и сидевшие в кустах. Огонь возобновился с новой силой, но ни одна пуля уже не ударила в рельсы и колеса. Буры били только по окнам. "Нам предлагают сдаваться ползком", — решил Сорви-голова и, повернувшись к люку, позвал Фанфана вниз. Тот тут же прыгнул немного неуклюже без помощи рук. Рана его кровоточила, и Жан обмотал ее своим белым шарфом.

— Сможешь ползти? — спросил он озабоченно своего друга.

— Не волнуйся, хозяин, главное, ходули целы и одна граб-ля, — сострил Фанфан, а затем с сомнением в голосе добавил, взглянув на Барнетта: — А как этого заставишь с нами ползти? Ему-то в плен вовсе ни к чему.

— Жить захочет — поползет, — аргументированно проговорил Жан Грандье. Они пододвинулись к лежащему ничком на шпалах Барнетту. Жан содрал с англичанина его шелковый шарф и, подтолкнув стволом револьвера в спину, приказным тоном сказал: — Ползите с насыпи к кустам. И без глупостей.